По мере приближения к этому месту мой энтузиазм сменялся ужасом. Виды и запахи подавляли: это были немыслимые разрушения. Искореженные, оплавленные остовы когда–то величественных зданий; обломки; тошнотворный запах дыма, обуглившихся развалин, горелой плоти. Я видел это по телевизору, но находиться здесь — это было совершенно другое.

Я не был к этому готов, и особенно — увидеть людей. Прошло два месяца, а они все стояли вокруг, те, кто жил или работал неподалеку, те, кому удалось выжить. Перед своей обувной мастерской сидел египтянин. Он покачивал головой, все еще не в силах поверить в то, что произошло.

— Не могу к этому привыкнуть, — пробормотал он. — Я потерял многих клиентов, многих друзей. Мой племянник там погиб. — Он показал на небо. — По–моему, я видел, как он прыгнул. Я не знаю… Так много людей прыгали. Они махали руками, как будто могли летать.

Удивляло то, как люди разговаривали друг с другом. В Нью–Йорке. Я говорю не о словах. Они встречались глазами. Лица были хмурые, но люди обменивались взглядами, полными сострадания, печальными полу–улыбками, которые говорили больше, чем миллион слов.

Но было и еще что–то необычное в самом месте. Сначала я не мог понять, что это. Потом понял: солнечный свет. В те времена, когда я совершал поездки в эту часть города, чтобы организовать финансирование для «Ай–пи–эс», когда я обговаривал стратегию с инвестиционными банкирами за ужином в ресторане «С видом на мир» на башне торгового центра, нижний Манхэттен был похож на темное ущелье. Если кому–то хотелось видеть лучи солнца, ему приходилось подниматься на вершину Всемирного торгового центра. А теперь свет достигал даже уровня первого этажа. Ущелье разверзлось, и нас, стоявших на улице рядом с развалинами, согревало солнце. Я не мог удержаться от мысли: не вид ли неба, не свет ли помогали людям открыть свои души? Но уже само то, что я думал об этом, порождало чувство вины.

Я повернул за угол церкви Святой Троицы и пошел вниз по Уолл–стрит. Обратно в старый Нью–Йорк, погруженный в тень. Ни неба, ни света. Люди спешили по своим делам, не замечая друг друга. Полицейский что–то кричал водителю заглохшей машины.

Я присел на первую же попавшуюся лестницу. Это был дом номер четырнадцать. Откуда–то доносился шум гигантских вентиляторов, перекрывавший все остальное. Похоже, он шел от массивной каменной стены здания Нью–Йоркской фондовой биржи. Я наблюдал за людьми. Они спешили по своим делам, шли с работы, торопились домой или направлялись в бар или ресторан на деловой ужин. Некоторые шли по двое, болтая друг с другом, хотя большинство шли поодиночке. Я пытался встретиться с кем–нибудь взглядом — мне не удалось.

Вой сработавшей автомобильной сигнализации прервал ход моих мыслей и заставил посмотреть в глубь улицы. Я взглянул в направлении звука. Из дверей офисного здания выскочил человек, направил пульт дистанционного управления в сторону машины — завывания прекратились. Я молча сидел на ступенях еще несколько минут. Затем достал из кармана аккуратно сложенный лист бумаги, исписанный цифрами.