– Нам подвиг нужен.

– Нам нужно в живых остаться, а подвиги – это дело десятое.

– Лучше быть живым, но без подвига, чем мёртвым героем, – добавил Контейнер.

– Вот об этом я и говорю!

– Тихо! – Копыто обвёл подчинённых жестким взглядом. – На смерть не полезем, но если ведьма снимет «кольцо» – фургон возьмём.

– Вот ты и бери, – предложил Иголка.

Уйбуй прищурился и протянул:

– Ну, кто его будет брать, мы ещё поглядим.

Кровь…

Сияна никогда не считала себя жестокой, не наслаждалась ни процессом убийства, ни видом мёртвых тел, и никогда, ни разу до сих пор, не убивала беззащитного противника. Заведомо слабого случалось – в сутолоке рукопашного боя отыскать равного трудно, да и бессмысленно, приходится рубить того, кто подвернётся под руку, но беззащитных Сияна не убивала ни разу. И расправа над стариками выбила ведьму из колеи. Грязная расправа – ведь ей пришлось имитировать пытки и нанести родителям Ольги ужасные раны, не просто убить, а замучить, терпеливо дожидаясь, когда жертвы умрут.

Стараясь не смотреть на них.

И не слушать того, что беззвучно шептали их губы.

А когда всё закончилось, когда Сияна убедилась, что старики мертвы, и аккуратно положила рядом с ними перепачканный в крови клинок, она вдруг поняла, что стала себе отвратительна. Безусловно, это чувство скоро пройдёт, образы мёртвых исчезнут из памяти, но сейчас, именно сейчас, Сияна готова была убить ту мерзкую, грязную тварь, которую увидела в зеркале.

Делала так, чтобы Всеведа выиграла выборы, но… Но стоит ли корона такой жестокости?

Воевода знала правильный ответ, но сейчас – именно сейчас, – она его позабыла.

Сияна надеялась, что, убив барона, она хоть чуть-чуть успокоится, но проклятый Сдемир опаздывал, «маячки», которые воевода разместила возле условленного места, показывали, что фургон до сих пор не прибыл, и это заставило ведьму взяться за телефон.

– Сдемир!

– Да?

По голосу Сияна поняла, что произошло нечто непредвиденное и устало спросила:

– Почему ты до сих пор не пригнал грузовик?

– Возникли трудности, – скупо ответил барон.

– Какие?

– Фургон угнали.

– Эй, фюрер, иди сюда, если не боишься! Иди, поговорим!

Выкрикивая это дерзкое предложение, Штанина не могла представить, что одноглазый откликнется на призыв. Ведь до сих пор митинг развивался согласно плану, хоть и медленнее, чем хотелось: после того, как Штанина всё-таки задрала футболку и потрясла перед сородичами агитационными материалами, Гниличи начали распаляться, швырять в портрет пакеты с краской и вслух ругать Кувалду. К ним присоединились приведённые Маманей Дуричи и любопытные Шибзичи. Во дворе забурлило и запахло не только мусорной кучей, но и назревающей революцией. Жуций радовался и снимал происходящее с восьми камер и пяти дронов. Все стали говорить почти одновременно, Маманя с Соплёй готовились взобраться на шаткий помост, но появление Кувалды спутало борцам за светлое семейное будущее и доступ к кассе все карты. Великий фюрер явился из потайной двери и так быстро оказался рядом со Штаниной, что ему не успели помешать. Остановился за спиной девицы и принялся с ухмылкой ждать, когда они с Абажуром среагируют на жесты соратников.