Когда Фабиола думала об этом, ей становилось дурно.

Положение стало еще хуже, когда пришло известие о разгроме римского войска при Каррах. Лонгин увел восьмой легион за Евфрат и тем самым спас его; легат занимал достаточно высокое положение для того, чтобы его рассказу можно было доверять. Публий, а с ним двадцать тысяч солдат погибли, десять тысяч попали в плен, было утрачено семь орлов. В довершение унижения Красс оказался беспомощным пленником в Селевкии. Триумвират сократился до двух человек.

Эта весть могла обрадовать Помпея и Цезаря, но для Фабиолы она оказалась сокрушительным ударом. Ромул, несомненно, оказался в числе погибших. Даже если это и не так, она больше не увидит его — он затерялся на дикарском Востоке. Все время пребывания в Лупанарии она умело прятала свои чувства от окружающих, но последние новости и сопряженная с ними уверенность в худшем сломали что-то в душе Фабиолы.

Несколько недель ей удавалось прятать свое горе от всех, даже от Брута. Она улыбалась, смеялась и отработанными приемами развлекала гостей, тогда как на деле ее переполняла неизбывная печаль, которая со временем не ослабевала, а, напротив, усиливалась, превращаясь в глубокое, неодолимое горе. Мать давно умерла, сделавшись одной из бесчисленных безымянных жертв соляных шахт, а теперь за нею следом отправился и Ромул. Фабиоле все труднее и труднее становилось изображать безмятежность. Эта не по годам умная женщина быстро утрачивала волю к жизни.

«Какой смысл мне жить дальше? Я ничто. Никто. Проститутка, — потерянно думала она. — Рабыня, у которой на свете не осталось ни одного родственника, кроме того негодяя, от которого мать понесла нас».

Что же касается желания отомстить тому аристократу, который изнасиловал ее мать… когда она думала о нем, было ясно, что оно несбыточно. На этом пути ей удалось достичь очень малого: всего лишь единожды увидеть статую Цезаря в доме Максима. Но жажда мести в ней не угасла, и она продолжала изыскивать возможности для нее, подхлестываемая непрерывными мыслями о Ромуле. О том, как Гемелл уволок его, чтобы продать в лудус. О том, как близко он находился в ту ночь, когда возле Лупанария разгорелся скандал. О том, что она могла бы отыскать его вовремя, если бы раньше заполучила в клиенты Мемора. Печаль и вина терзали Фабиолу от рассвета до заката.

Когда в публичном доме появилась новая девушка из Иудеи, Фабиола решила, что теперь у нее есть неплохая возможность узнать о том, где же мог погибнуть Ромул. И хоть немного приглушить тоску. Но рассказы о пустынях Востока повергли ее в ужас: невыносимая жара, отсутствие воды, кочевники со смертоносными луками… В воображении Фабиолы то и дело возникали ужасные видения, одно страшнее другого. Она стала плохо спать, ее мучили кошмары. Вскоре ей пришлось прибегнуть к настойке мандрагоры, чтобы хоть немного вздремнуть.

Как-то раз, поздно утром, Фабиола все еще лежала в постели. Ей не хотелось никого видеть. Уже два месяца она пребывала в таком ужасном состоянии. Йовина предложила ей переселиться в комнату получше, но она решила остаться в той крохотной каморке, куда ее поселили сразу по прибытии в Лупанарий. Так ей было легче. На вбитых в стену железных крюках висели излюбленные одежды Фабиолы, на низком столике были расставлены краски для лица и духи. Один угол занимал алтарь, на котором располагалось изваяние Юпитера и несколько десятков жертвенных свечей. Все эти годы Фабиола подолгу простаивала на коленях перед всемогущим богом, молясь за своих родных. Не скупилась она и на щедрые подношения в огромный храм, расположенный на Капитолийском холме.