— Значит, тогда ты и начал планировать всю эту постановку? Каким образом убьешь свою жену и одновременно позаботишься о том, чтобы наказание за это понес человек, которого она любит.

Вилли пожал плечами:

— Я подошел к этой работе, как ко всякой другой. А любой сотрудник театра знает, что главное — это иллюзия. Ложь должна быть настолько правдоподобной, что в правду не захочется верить. Возможно, звучит парадоксально, но с моей профессией быстро понимаешь, что достичь этого куда легче, чем обратного. Люди сильнее привыкли ко лжи, чем к правде.

— Хм… Расскажи, как ты это делал?

— Зачем мне рисковать?

— Все равно я не смогу использовать твои слова в суде. Я не свидетель и в квартиру твою проник незаконным образом.

— Да, но ты умный парень, Харри. Может, я проговорюсь, а вы потом используете это для следствия.

— Может быть. Но мне кажется, тебе самому хочется рискнуть.

— Зачем?

— Затем, что тебе нужно это рассказать. Ты просто сгораешь от нетерпения. Прислушайся сам к себе.

Вилли Барли расхохотался:

— Так ты думаешь, что знаешь меня, Харри?

Харри покачал головой. Он пошарил по карманам в поисках сигарет, не нашел. Наверное, выронил пачку, когда упал на крыше.

— Я тебя не знаю, Вилли. Ни тебя, ни таких, как ты. Пятнадцать лет работаю с убийцами, а наверняка усвоил только одно. Они все ищут, кому бы обо всем рассказать. Помнишь, какое слово ты с меня взял в театре? Что я найду преступника. Я свое слово сдержал. Хочешь сделку? Ты рассказываешь мне — зачем. А я скажу, какие доказательства у меня есть против тебя.

Вилли изучающим взглядом посмотрел на Харри. Провел одной рукой по матрацу — вверх и вниз.

— Ты прав, Харри. Мне хочется рассказать. Вернее, мне хочется, чтобы ты понял. Насколько я тебя знаю, ты, возможно, даже сумеешь понять. Я ведь следил за тобой с самого начала следствия. — Вилли рассмеялся, увидев, как изменилось лицо у Харри. — Не знал, а?

В ответ Харри только пожал плечами.

— Найти Свена Сивертсена оказалось не так-то легко, как я думал, — начал Вилли. — Я сделал копию той фотографии, которую он прислал Лисбет, и поехал в Прагу. Прочесывал кафе и бары на Перловой и на Мустеке: показывал фото и спрашивал, знает ли кто-нибудь норвежца по имени Свен Сивертсен. Впустую. Но было ясно: кое-кто из них знает больше, чем хочет сказать. Через несколько дней я поменял тактику. Я начал спрашивать, кто мог бы раздобыть для меня красные бриллианты, которые, как я слышал, можно достать в Праге. Я выдавал себя за датского коллекционера драгоценных камней по имени Петер Сандманн и обещал баснословные деньги за бриллиант в форме пятиконечной звезды. Дал адрес своей гостиницы. Через два дня в моем номере зазвонил телефон. Его голос я узнал сразу же, свой постарался изменить, к тому же говорил на английском. Сказал, что сейчас веду переговоры о покупке другого бриллианта, и спросил, могу ли я перезвонить ему вечером — чуть позже. Есть ли у него телефон, по которому я всегда могу с ним связаться? Я слышал, с каким трудом он пытается скрыть свое нетерпение, и подумал, что ничего не будет стоить назначить ему в тот же вечер встречу в каком-нибудь темном переулке. Но я должен был совладать с собой. Как охотник, который держит дичь на мушке, но не стреляет, пока не видит, что попадет наверняка. Понимаешь?