Возле квартирки моей Дашеньки стоял большой деревянный ящик, почти сундук, невесть откуда взявшийся. Подходя к ее квартире, я каждый раз не в силах был нажать звонок, и присаживался на ящик.
Я говорил слова, подобные тем, что произносила мне воспитательница в интернате: «Ра-аз, два-а, три-и… - затем торжественно, - Больше! - с понижением на пол тона, - не! - и, наконец, иронично-нежно, - пла-ачем!»
Сидя на ящике, я повторял себе: «Раз! Два! Три! Думаем о другом!»
О другом не получалось.
Я бежал вниз по лестнице, и, вспугнув грохотом железной двери по-прежнему копошащегося в помойке бомжа, выходил из подъезда.
«Ну зачем она? А? Зачем она так? Что она? Что она не могла что ли как-нибудь по-другому? Господи мой, не могу я! Дай мне что-нибудь моё! Только моё!»
Я бормотал, и плавил лбом стекло маршрутки, уезжая от ее дома, я брел по привокзальной площади, и сдерживал слезы безобразной мужской ревности. Мне было стыдно, тошно, дурно.
«Истерик, успокойся! - орал я на себя. - Придурок! Урод!»
Ругая себя, я отгонял духов ее прошлого, преследовавших меня. Мужчин, бывших с моей девочкой.
Я сам развёл этих духов, так же, как нерадивые хозяева разводят мух, не убирая вчерашний арбуз, очистки картошки, яичную скорлупу со стола. Я вызвал их бесконечными размышлениями о ее прошлом, - моей Даши.
К тому времени, когда мой разум заселили духи, я досконально изучил её тело. Духи слетались на тело моей любимой, тем самым терзая меня, совершенно беззащитного…
Печаль свою, лелеемую и раскормленную, до дома своего, находившегося в пригороде Святого Спаса, я не довозил. По ошибке я садился в электричку, направляющуюся в противоположную сторону. Остановки через две я замечал совершенно неожиданные пейзажи, роскошные особняки за окном.
«Когда их успели понастроить?» - удивлялся я.
«Почему я их не видел?»
«Может быть, я всё время в другую сторону смотрел? Скажем, в Святой Спас я ехал всегда, по случайности, слева, а обратно, всегда, по случайности справа? И в итоге всегда смотрел в одну сторону… Чушь…»
- Куда электричка едет не, скажете?…
«Ну вот, я так и думал…
Ну что за мудак, а».
Я вставал и направлялся к выходу, и тут, конечно же, навстречу мне заходили контролеры. Строгие лица, синие одежды. Несколько минут я с ними препирался, доказывая, что сел не в ту электричку, потом отдавал все деньги, которых всё равно не хватало на штраф, в итоге квитанцию я не получал, и выдворялся на пустынный полустанок, стылый, продуваемый, лишенный лавочек, как и все полустанки России.
Подъезжала ещё одна электричка, но там, - о, постоянство невезенья! - контролеры стояли прямо на входе, проверяя билеты у всех пяти пассажиров, бессистемно размещённых на платформе. Опережая полубомжового вида мужчину с подростком лет семи, я подходил к дверям вагона, хватал подростка под руки, якобы помогая ему забраться, и, защищаясь своей ношей, проникал в вагон.
- Билетик где? - шумела проводница-контролер, злобная тетка лет сорока пяти, похожая на замороженную рыбу.
- Дайте ребенка-то внести! - огрызался я, обходил ее, ставил лицом к ней мальца, и пока она брезгливо разглядывала корочки мужика полубомжового вида, я бежал в другой вагон.