К общему удивлению горы вскоре кончаются, сходят на нет. Снова начинаются равнины. Иногда проезжаем тихие, малолюдные сёла. Дорога однообразна. Становится теплей.

Спустя пару часов проезжаем знак «Чечня», перечеркнутый красным. Пацаны оживляются.

Останавливаемся у рыночка, покупаем пиво, я ещё и воблу. Здесь такая хорошая сладкая вобла. Мажась пахучим маслом, рву рыбу на части, отделяю от неё большой красный кус икры, сочащиеся ребра, голову выбрасываю. Заливаю в глотку половину бутылки пива. Ещё не отняв пузырь ото рта, понимаю, что бутылки мне будет мало, разворачиваюсь, иду к лотку с пивом, покупаю ещё бутылку. Наскоро куснув мясца с рыбьего хвоста и пригубив икры, допиваю первую бутылку, и открываю вторую. Уж вот её-то потяну, понежусь с ней.

Лезем на броню. Нет, на ходу пить будет неудобно. Допиваю и вторую, отбрасываю. Хорошо, что мочевой пузырь крепкий, до следующего перекура досижу. Рыба остаётся в кармане. Не брезгую ни карманом, могущим испачкать рыбу, ни рыбой, пачкающей карман.

…Во Владикавказе, куда мы благополучно прибыли, доедаю рыбу. Разглядываю город… Похож на все российские города, только горбоносых много.

Идём в кафе. Суетимся возле меню - все голодные. Хасану очень хочется показать, какая кухня на Кавказе - он рекомендует выбор блюд. Покупаем суп харчо, манты. Хасан перешептывается с Семёнычем, тот кивает головой. В итоге на столах каждого взвода появляется ещё и по бутылке водки.

- Как суп? - спрашивает Хасан щурясь.

- Чудесный суп, - отвечаю, отдуваясь обожженным специями ртом.

Разгрузкой и загрузкой машин занимаемся сами. В машинах - мешки. Что в мешках, неясно. Пацаны, скинув куртки, оставшись в тельниках, работают. Красивые, добрые тела. Закатанные рукава, вздувающиеся мышцами и жилами руки. Хасан опять куда-то убрёл.

Выхожу на улицу, перекурить. По двору складов прохаживается незнакомый хмурый подполковник.

Выбредает откуда-то Хасан, хитро щурясь, громко спрашивает у Семёныча, стоящего неподалеку от меня:

- Разрешите обратиться товарищ полковник!

На Семёныче надет серый рабочий бушлат без знаков различия. Семёныч довольно улыбается одними глазами. Хмурый подполковник, услышав обращение Хасана, тут же куда-то уходит. Семёныч довольно смеётся. Умеет Хасан подольститься.

Заканчиваем разгрузку, ночевать едем в вагончики, размещённые на краю города. Перед сном, как следует, выпили. Пацаны полночи пели поганые кабацкие бабьи песни. Семёныч подпевал. Тьфу на них.

Я лежал на верхней полке, разглядывал полированный в трещинах потолок. Даша…

Разбудил меня Женя Кизяков, - моя очередь идти на улицу, дежурить.

Ночь тёплая, мягкая. Посмотрел на звезды, закурил.

«Хоть бы завтра что-нибудь случилось, и мы бы в Грозный не поехали…» - подумал.

Три раза обошел поезд, ещё, с неприязнью, покурил. Разбудил смену, и снова улегся.

«Даша, Дашенька…»

- Вылезай, конечная! Выход через переднюю дверь - проверка билетов!

Открываю глаза, утро. Плохиш идёт с полотенцем, перекинутым через пухлое плечо, орёт.

Пацаны жмурят похмельные рожи, - солнечно. Умылись, похмелиться Семёныч не дал. Хмуро загрузились в машины, на БТРы.