«Видать, нашлась каинова душа, выдала!» — мелькнула у него мысль. Вслед за Карагодиным Виктор выскочил на крыльцо. Но автоматная очередь смахнула с головы Александра Васильевича пилотку, и партизанам пришлось вернуться в дом.

— Давай на чердак! — кивнул головой Карагодин.

Немцы оцепили дом, жителей согнали во двор. Виктор услышал, как властный голос спросил:

— Где есть партизаны?

— Не знаем. Были и ушли, — отвечал кто-то из толпы.

Тот же властный голос, коверкая русские слова, приказал:

— Вот ты, мальчшик, марш туда, на этот... шердак!

Виктор осторожно приблизился к дыре в крыше, выглянул во двор. Двое солдат держали под дулами автоматов старуху Зыль и ее дочку, а высокий, с закатанными рукавами верзила толкал прикладом в спину Володю:

— Давай, давай, бистро! Говорить им: «Сдавайся!»

Через минуту в проеме показалась вихрастая голова Володи. Он влез на чердак, тихо сказал:

— Требуют сдаться.

Виктор и Карагодин понимали: спастись не удастся. Жить им оставалось ровно столько, на сколько времени у них хватит патронов.

— Возвращайся назад, Володя, — шепнул мальчику Виктор. — Скажи: здесь никого нет.

Паренек послушно нырнул вниз. Во дворе послышалась ругань, глухой удар, детский крик, и Володе пришлось вновь залезть на чердак. Следом за ним в лазе показалась голова гитлеровца. Карагодин бросил в него кирпич, немец молча полетел вниз. И сразу же несколько длинных очередей прошили чердак. Партизаны укрылись за дымоходом. Потом стрельба прекратилась, и в наступившей тишине визгливый голос потребовал:

— Лезь за сыном, старая дура! Скажи тем, пусть сдаются. Обещаем сохранить жизнь.

На чердак поднялась Володина мать, заплакала:

— Слезайте, может, не расстреляют, ироды.

Партизаны ответили отказом. Остался с ними и Володя. Мать его спустилась во двор.

— Никого там нет, кроме сына. А он боится слезать.

И опять остервенело застучали автоматы. Стреляли теперь не только с улицы, стреляли и из дома через потолки комнат, находящихся под чердаком. Чердак наполнился едкой, удушливой пылью. Время от времени пальба прекращалась, и немцы требовали:

— Эй вы! Слезайте. Не тронем. Считаем до трех!

Так длилось около часа. Партизаны молчали, а фашисты лезть к ним опасались, вновь и вновь посылали Володину мать. Потом на чердак полетели гранаты. Одна из них разорвалась недалеко от Виктора и Карагодина, оцарапала их осколками. Вторую Карагодин сумел поймать на лету и бросил вниз. Фашисты отпрянули.

— Что будем делать, Александр Васильевич? — спросил Виктор. — У нас, пожалуй, полсотни патронов не наберется...

— Будем драться до последнего, — ответил Карагодин и, высунув в дыру ствол винтовки, выстрелил. — Ты не знаешь, что такое плен!

Немцы больше не уговаривали партизан сдаваться — они поняли, что эти люди могут достаться им только мертвыми.

Внизу затрещал огонь, и клубы дыма потянулись на чердак. Фашисты подожгли дом. Во дворе раздался женский крик, плач.

— Все! На этот раз конец, — отложив в сторону винтовку, сказал Карагодин. — Давай попрощаемся, Витя!

Володя смотрел на партизан широко открытыми глазами, и слезинки одна за другой скатывались по его грязным щекам. Карагодин и Кленицкий, переглянувшись, поняли друг друга без слов. И Карагодин скомандовал: