Офицер Фридманн остановился попрощаться с моими родителями перед своим отъездом, и я целый месяц проходила, думая о нём. Норберт, конечно же, дразнил меня тем, что я влюбилась в папиного друга, а мама только терпеливо отвечала на все мои вопросы о красивом офицере и в сотый раз повторяла истории о том, как они познакомились и начали многолетнюю дружбу. Но вскоре наш хореограф признала, что я имею достаточно опыта, чтобы быть солоисткой, и я сосредоточила всё своё внимание на балете, совершенно забыв о своём детском увлечении. Единственной вещью, напоминавшей мне о том, что мне всё это не приснилось, был маленький золотой кулон, который я носила не снимая, как и обещала офицеру Фридманну.
Глава 2
Кому пришла в голову идея о том, что балет — лёгкая профессия, явно никогда не чувствовал, каково это, когда твоя нога как в тисках зажата в претесном пуанте на протяжении нескольких часов. Но, как мой отец всегда говорил, за всё стоящее нужно работать вдвойне, вот я и страдала, но работала. Я была семнадцатилетней солисткой в одном из лучших театров Берлина, и если это не было стоящим, то я не знаю, что было. И пусть мои пальцы в буквальном смысле кровоточили после восьми часов репетиций, я не могла быть более довольна и горда собой. Очень скоро я буду выступать на одной сцене с лучшими танцорами страны, в первый раз на настоящей сцене, перед огромной аудиторией. Наш хореограф, фрау Марта, в который раз напоминала, что несколько очень важных политических фигур будут присутствовать, а потому мы должны быть на высоте.
«Политические фигуры» меня меньше всего интересовали. Всё, о чем я думала, было то, как будут мной гордиться мои родители, впервые увидев меня на большой сцене. Я разучила свой танец как только могла хорошо, и была уверена, что не совершу никаких ошибок. К тому же, у меня был чудесный партнёр, очень талантливый молодой человек с большими карими глазами и чёлкой, всегда падавшей ему на лоб преочаровательным образом. Сейчас он был занят тем, что подавал мне тонкие бинты для ног, чтобы кровоточащие пальцы не соприкасались.
— Адам, дай я сама всё сделаю. Не хочу, чтобы ты трогал мои ноги, они жутко грязные и противные после танцев.
— В тебе ничего противного быть не может, Аннализа. — Он смущенно мне улыбнулся и снова начал обрабатывать мои пальцы ваткой, смоченной в спирте. Жгло неимоверно, врать не буду. — К тому же, если сейчас не продезинфицировать, грязь может вызвать сильное воспаление. Я такое уже раньше видел и поверь, зрелище не из приятных.
Касательно вопросов медицины, я с ним никогда не спорила; в конце концов, он был сыном нашего семейного врача, доктора Крамера, и мы знали друг друга с самого детства и ходили в одну балетную школу. Его отец все ещё не оправился от разочарования, что его сын выбрал такую отличную от него профессию, а потому Адам решил посвящать всё своё свободное время, помогая ему с практикой.
Адам был всего на три года старше меня, и когда мы были ещё детьми, я не обращала на него особого внимания из-за своего тогдашнего убеждения, что все дети были чересчур громкими и бестолковыми. Однако, когда нас приняли в одну труппу примерно в одно время (меня как продвинутую солистку по настоянию фрау Марты, разглядевшей во мне потенциал на прослушиваниях, которая теперь не уставала мне напоминать, чтобы я не смела её разочаровать каждый раз, как я выполняла какой-то из элементов недостаточно идеально на её вкус), Адам сразу же взялся меня опекать, и мы быстро сдружились. То, что мы жили недалеко друг от друга, и что он провожал меня до дома каждый вечер после репетиций, только укрепило нашу дружбу.