Чересчур староват для шекспировского Ромео и ни капли не похож на похотливого насильника, но Рокки с первого взгляда догадался — перед ним тот самый извращенец, который столь последовательно отравляет Няше существование.

Глобус, радостно оскалившись, произнес:

— Ну что, нулевка, рад встрече?

— Муж твой нулевка, — буркнул Рокки, напрягшись в ожидании новой порции примитивных воспитательных мероприятий.

Но вместо этого громила искренне хохотнул, после чего серьезным тоном вопросил, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Осмотрели его?

— Да, — ответил один из удерживающих Рокки громил.

— И что он таскал?

— Винтовка финская, путевая, такие везде в цене, пистолет и нож. Ну и патронов маленько.

— Даже так? Щедрая у тебя подруга, при некислых стволах отпустила. Что там при ней осталось? Чем она сейчас занимается?

— Фильм смотрит. Порнографический.

— Да что ты говоришь? На нее не похоже, — насмешливо подыграл Глобус.

— Все меняется, и вкусы у людей меняются.

— Ну да, есть такое дело. И как фильмец? Бабы хоть путевые, есть на что посмотреть или страшнее твоей жизни?

— Да так себе, вообще без баб, сплошная голубизна. Ты в нем, кстати, в главной роли. — Рокки упрямо продолжал нарываться на новые побои, интуиция, будто заразившись острым мазохизмом, настойчиво подсказывала, что это правильная линия.

А интуиции здесь принято доверять.

— Можно я этому клоуну башку оторву? — вновь ни к кому не обращаясь, попросил Глобус, не переставая радостно скалиться.

Белобрысый покачал головой и впервые за все время открыл рот, продолжая непрерывно сверлить Рокки пристальным умным взглядом:

— Нельзя. То есть пока что нельзя. Дальше видно будет.

— Как скажешь, мне не в падлу подождать, — покладисто согласился Глобус.

— Ты, наверное, уже понял, кто я, — продолжил Ромео. — Вот что тебе скажу, Рокки, — ты мне не нужен. Могу отпустить тебя прямо сейчас, а могу отдать этим милейшим ребяткам, они любят забавляться с такими, как ты. Давай, сделай выбор, что тебе интереснее: стать полезным или познакомиться поближе с неприятными сторонами натуры этих затейников.

Уставившись в глаза Ромео и сражаясь с давлением во взгляде лощеного подонка, Рокки, чуть помедлив, угрюмо ответил:

— Я за любую движуху, лишь бы она меня грела.

— То есть, насколько я понял, страдать тебе не хочется?

— А разве я похож на того, кому это нравится?

— Некоторые люди мастерски умеют скрывать свои слабости. Хорошо, мы друг друга поняли, достаточно уже лирики. Скажи мне, Рокки, что планирует Няша? Есть какие-то сюрпризы?

— Она планирует снести себе голову, пока твои быки не прищучили ее каким-нибудь хитрым способом, что уже однажды случилось. Не хочет она живой тебе попадаться.

Улыбнувшись во все тридцать два зуба, Ромео покачал головой:

— Время идет, все меняется, кроме Няши, — она такая же психованная недотрога. Или уже нет? У тебя с ней что-нибудь было? Чем вы с ней занимались? Как ночи проводили?

Рокки тоже покачал головой:

— Со мной она ночами в недотрогу играла. Да и днем тоже.

Безликий, доселе помалкивающий человек кивнул, голосом, таким же непримечательным, как и его внешность, произнес: