На буровую прибежали Михаил Лагутин, инженер, старший механик… Обрыв скоро нашли. С крыши свалился обледенелый лом, который в свое время оставили наверху для груза, когда укрепляли брезент, а потом забыли убрать. Вахта помогала монтеру.

Прожекторы вспыхнули сразу, освещая с трех сторон буровую. Все приятно зажмурились от яркости света, заулыбались. Метель завывала с прежней силой, прорывалась сквозь щели и пронизывала тугими ледяными струями. Но от света, казалось, стало теплее и в сердцах укрепилась надежда.

— По местам! Начинаем! — громко подал команду Перекиньгора. — Кто у насоса?

— Я тут, на месте.

— Погоди, я сам! — Михаил Лагутин поднялся на площадку и взялся за рычаг. — Внимание! Включаю!

Двинул раз, другой… Как ни старался, а тяжелый квадрат бурильного станка оставался неподвижным. Лагутин, чувствуя что-то неладное там, на глубине, чертыхнулся, выругав себя, помощников и всю жизнь целиком.

— Засели!..

На его место поднялся Курбан Заманович. Станок не подчинялся и ему.

— Надо ванну делать! Промыть скорее, пока не засосало.

— Хлопцы, шевелись! — уверенно командовал Перекиньгора. — Качать в скважину!

Каждому стало ясно, что скважина в опасности. Насосы гнали тонны глинистого раствора. Курбан Заманович, Лагутин, Перекиньгора, забрызганные с ног до головы раствором, который примерзал комьями, возились у скважины. Мороз крепчал с каждым часом. Из тайги доносились глухой шум и завывание ветра. А на буровой стоял непрерывный лязг инструмента.

— Попробуем еще раз! — Курбан Заманович снова взялся за тормозной рычаг.

Он двигал рычагом осторожно, медленно. Потом все быстрее, все резче. Инженер постоял, посмотрел, чуть склонив голову, и направился в будку. Ему казалось, что аварию так легко не устранить. Но возражать старому нефтянику не осмелился, потому что уже испытал на себе его норов.

А Курбан Заманович сосредоточенно двигал и двигал. То быстрее, то тише. Однообразные, утомительные движения. Перекиньгора недоуменно пожал плечами: а что, мол, этим добьешься… Лагутин ждал лишь момента, чтобы взять всю власть в свои руки и пока сдержанно терпел.

Но вот после многочисленных безуспешных попыток квадрат вдруг чуть сдвинулся с места, медленно, как бы нехотя повернулся, а затем закрутился на глазах, ускоряя движение. Буровая весело задрожала.

— Пошла!

Курбан Заманович передал рычаг тормозчику, дал знак Перекиньгоре продолжать работу, отошел от станка.

— Быстро ликвидировали! — кричал ему Лагутин, пожимая руку. — А я думал, застряли!

— Совсем даже ерунда! — отозвался старый мастер, довольный исходом дела. — Не такое приходилось видеть.

В тот же день в красном уголке собрались бурильщики, свободные от вахты, и Курбан Заманович рассказывал о разных случаях и авариях, пожарах и выбросах. Попутно давал советы. За долгую жизнь на буровых он много повидал и много услышал от других. На прощанье старый мастер пожелал им высокого фонтана.

После отлета старшего Далманова зима еще долго тянулась, и морозы держались почти до майских дней. Снег лишь слегка посерел, местами стал ноздреватый. Но дни заметно становились длиннее, и солнце поднималось все выше. Иногда оно выглядывало в окошко между туч, и сразу все вокруг искрилось, полнилось весенним ласковым светом. Прозрачные сосульки свисали с крыш, и по ним сбегали первые талые капли. А однажды утром в березняке, неподалеку от буровой, Антон Чахин увидел юркую серенькую пташку — трясогузку. Она долбила ноздреватый снег у закраинки лужи. Антон улыбнулся: «Ледоломка возвратилась. Весну принесла на крыльях. Скоро ледоход!»