– Кто из вас Кирилл?

– Тот, кто не боится серебра.

– Неправильный ответ, мальчик, – проскрипела в ответ хозяйка Погреба. – Кирилл из вас тот, у кого в кармане мешочек с золотом.

Амон усмехнулся и протянул старухе кожаный кошель:

– Как договаривались.

– Сколько? – дёрнулся Ольгин.

– Не твоё дело.

Здоровяк покачал головой:

– Не люблю быть обязанным.

– Об этом надо было думать раньше, – усмехнулся Амон. – Теперь молчи.

Старуха потрясла мешочек, внимательно прислушиваясь к звону, улыбнулась, видимо, звук её удовлетворил, облизнула губы и бросила Ольгину серую тряпку:

– Надень поверх… себя. И на голову накинь.

– Зачем? – не понял гигант.

– Поможет.

– Делай, как велят, – добавил Кирилл. И демонстративно посмотрел на часы.

Первородный поморщился, но послушно развернул тряпку, оказавшуюся такой дырявой, что походила на сеть, и накинул на плечи.

– Так сойдёт?

Ответа не последовало.

– Внутри клетка, так что ты не вырвешься, голубок, – сказала старуха, глядя Ольгину в глаза. – Я за тобой присмотрю, когда станет совсем плохо – помогу. Но сколько ты выдержишь – не знаю, тут у всех по-разному.

– Я постараюсь побыстрее, – негромко произнёс Амон.

Ольгин не ответил.

Он закусил губу и медленно вошёл в Погреб.

Полицию на Преображенское кладбище никто не вызвал. Потому что делать ей там было нечего. Своего мёртвого истребители забрали, Ольгин сбежал, выстрелов никто не слышал – спасибо глушителям, заметных повреждений кладбищенской собственности не случилось, и потому, когда Ксана явилась в скорбное место, то окунулась в сообразную тишину и прохладу, и течение жизни печального места не обезобразили деловые полицейские мероприятия.

Пять утра. Деревья едва слышно шуршат, полной грудью вдыхая утренний ветерок, светло, как днём, но пусто – люди ещё спят, им ещё нет дела до мёртвых. Надгробные камни замерли, недовольные ранним визитом, окна мастерских темны, из-за ограды доносится шум просыпающегося города, но ещё приглушённый, невнятный и не беспокойный.

Но для целей Ксаны отсутствие людей было на руку – для поисков ей требовалось изучить Ольгина, «поймать» его образ, а объясняться со сторожами не хотелось.

Сначала ведьма побывала в убогой сторожке, где сын Великого Полнолуния коротал скучные дни, посидела в продавленном кресле, налила воды в железную кружку, сделала глоток, представляя, как пьёт из неё гигант – жадно, большими глотками, посмотрела на упаковки лапши быстрого приготовления, на грязный чайник, покачала головой, вздохнула, вышла и направилась к известной всему Отражению могиле пятнадцатилетней девочки, зверски убитой дьяком-меченосцем Лавричем. Осмотрелась, оглядела фотографию, отметив прелесть несчастной Ольги, но приближаться к могиле не стала, проявила уважение к труду Мастера Скорбных Дел, избавившего ребёнка от Тьмы страшного убийства. Прогулялась по следам ночной погони, задержавшись там, где Ольгин убил истребителя, направилась к ограде, но замерла, услышав из глубины кладбища характерные звуки втыкающейся в землю лопаты. Удивилась, пошла на звук и через пару минут оказалась у разрытой могилы.