Наш VI отдел отвечал за изготовление необходимых документов. Подлинно мастерскую работу эксперты этого отдела провели после моего выхода в отставку. Были изготовлены новые западногерманские заграничные паспорта и удостоверения личности — фальшивые документы, вызывавшие не лишенное зависти восхищение знатоков во всем мире. Их подделка считалась невозможной.
Так как наши меры должны были срабатывать и в серьезном случае, то есть при прерывании всех коммуникаций, работавших в мирных условиях, мы обучали резидентов-нелегалов передаче и приему шифрованных радиограмм. Для этого им служили специально изготовленные миниатюрные устройства, замаскированные под бытовые приборы и тому подобные безобидные предметы. Их конструкция постоянно совершенствовалась. В первые годы существования службы нашим сотрудникам и сотрудницам приходилось изучать тяжелую технику приема и передачи ключом Морзе и упражняться в этом искусстве, но с течением времени они стали без лишнего шума передавать и принимать шифрованный текст за несколько секунд с помощью скоростного передатчика размером не больше пачки сигарет. Эти люди жили в условиях постоянной борьбы с пеленгующими устройствами контрразведки противника, но никто не был раскрыт во время сеансов радиосвязи.
Одним из важнейших средств связи всегда оставались односторонние радиоконтакты — передача информации и указаний из центра в район действий разведчика. С помощью радиоаппарата, который можно было приобрести в магазине, с растянутым по возможности коротковолновым диапазоном приемник мог принимать зашифрованные радиосообщения. Кстати, БНД практиковала ту же систему, которую она называла “службой круговой радиосвязи”. При всей надежности и простоте этого метода его эффективность зависела все-таки от надежности системы шифрования. Позже я еще вернусь к фатальным последствиям, которые имела расшифровка наших радиограмм до 1961 года.
В середине 70-х годов появилось новое техническое устройство, до тех пор считавшееся едва ли возможным: оно улавливало излучение, исходящее из обычного радиоприемника. Это вызвало необходимость принять тяжелое решение — либо работать с обычным прибором, рассчитывая на меньшую вероятность обнаружения, либо использовать специальный приемник, который в случае раскрытия должен был изобличить своего владельца в шпионаже.
Вполне понятно, что мы серьезнее, чем когда-либо, стали соблюдать правила конспирации, Это касалось отношений как внутри нашего Главного управления, так и с советскими офицерами связи и уж тем более с контрразведкой нашего собственного министерства. Никому, кроме сотрудников, непосредственно отвечавших за конкретную операцию, не разрешалось обладать какой бы то ни было информацией о сети и личностях наших агентов. Постоянно повторявшиеся попытки Мильке и контрразведки отменить существовавшие особые положения и добиться создания системы централизованного учета агентуры, которые я без устали отбивал, стали причиной длительных трений. Так как министр сам стремился засекретить любой приказ и любую речь, он мало что мог привести в опровержение моей позиции. До тех пор, пока я не оставил службу, централизованный учет для Главного управления разведки был возможен только с помощью четырех основных характеристик личности, так что наши источники никоим образом нельзя было отличить — и нельзя отличить по-прежнему — от десятков тысяч других людей, когда-либо оказавшихся в поле зрения разведки.