С другой стороны, отказ от партийной разведки поставил нас перед серьезной проблемой: как создать замену отозванным, найдя подходящих кандидатов? Требования безопасности, за соблюдением которых с неослабной строгостью следил советник из СССР, были так повышены, что одно только комплектование центрального аппарата казалось почти невозможным. Кандидаты, у которых были родственники на Западе, или те, кто находился прежде там в эмиграции, а то и сидел в тюрьмах, отбраковывались с самого начала. Заместитель Аккермана Герхард Хайденрайх, которому было поручено комплектовать аппарат, был секретарем по кадрам в Союзе свободной немецкой молодежи — молодежной организации СЕПГ, и поэтому к нам пришло немало молодежи из ССНМ. Им предстояло образовать ядро моей службы, будущего Главного управления разведки, сохранившееся вплоть до его ликвидации в 1990 году. Их практический опыт, накопленный на протяжении сорока лет работы, нельзя было бы заменить никаким учебным курсом. В отличие от большинства других спецслужб, у нас не было кадровой “карусели”, когда заходила речь о занятии руководящих постов. Эта преемственность была одной из главных причин нашей эффективности, и она позволила мне сделать мой образ мышления и способ работы достоянием других.
Но в конце 1952 года до этого было еще далеко.
“Тяжело в учении…”
В декабре 1952 года меня вызвали к Генеральному секретарю ЦК СЕПГ Вальтеру Ульбрихту, который уже считался могущественнейшим человеком молодого государства. Я отправился в ЦК, не имея представления о цели вызова. Тогда здание ЦК находилось еще недалеко от Александерплац. В приемной я получил пропуск, который охрана тщательно сверила с моим паспортом. Контроль не походил тогда даже приблизительно на драконовскую проверку, введенную в последующие годы, да и внутренний вид здания не был даже отдаленно столь же впечатляющим, как позже в так называемом Большом доме на Вердершен Маркт. И все-таки уже в ту пору несомненно чувствовались тот дух, та атмосфера, которым было суждено стать столь характерными для мира партийного руководства, обособленного от народа.
Я представился в секретариате Ульбрихта. Он был еще на совещании, но вскоре появился и провел меня в находившийся по соседству кабинет своей жены Лотты, которая считалась его ближайшей сотрудницей. Прежде чем он отослал ее из комнаты, она дружески приветствовала меня. Затем Ульбрихт без обиняков, как ему и было свойственно, приступил к делу — без какого-либо вступления, без каких-нибудь замечаний личностного характера и не глядя на собеседника.
Так я узнал, что Антон Аккерман просил освободить его от руководства Внешнеполитической разведкой. По крайней мере в данном случае Ульбрихт придержался принятых формулировок, добавив: “По состоянию здоровья”. Конечно, я знал, что представления Аккермана о собственном немецком пути к социализму расходились с безусловной верностью Москве, свойственной Ульбрихту. Позже говорили, что Аккерман якобы был неосторожен в частной жизни, а это в пуританской атмосфере, характерной для ГДР того времени, должно было означать конец политической карьеры. Кроме того, секретом полишинеля было то обстоятельство, что нападки Грауэра все сильнее отравляли Аккерману его работу руководителя разведки.