— Я разговаривала с Иваном Саввичем, — сказала Тоня. — И еще буду говорить. Только мне одной ничего не сделать. У него отсталые настроения.

— У Ивана Саввича на гуашь денег не выпросишь, — вставил Леня.

— И кроме того, нельзя вовсе перечеркивать нашу культурную работу, — продолжала Тоня. — У нас все-таки бывают лекции.

— Это Димка-то говорит лекции? — подхватила Лариса. — Подумаешь, культура! У него вся культура в портфеле. В портфеле привезет, в портфеле увезет. А сам — дурак дураком. Мой Матвей и то против него профессор.

— Конечно, Морозов способный человек — никто не отрицает, — согласилась Тоня. — Поэтому и жалко, что у него нет самого элементарного кругозора.

— Это не твоя забота, — сказала Лариса. — Будет у тебя мужик — его и обсуждай. А со своим мужиком я сама разберусь. Помощниц мне не требуется.

— Не мужик, а муж, — поправила Тоня. — Говорить «мужик» некрасиво.

— Надо же! К каждому слову цепляется… Он не в колхозе, а в МТС работает; и дела до него тебе нет.

— Меня разбирают? — раздался насмешливый голос.

В дверях, небрежно прислонившись к косяку, стоял Матвей.

— Вот он! — засмеялась Лариса. — Некультурный муж пришел. Куда лезешь, лапотник! Тебе тут делать нечего. Тут культурные собрались.

— Обожди, — остановил ее Матвей. — Что верно, то верно. Как живем мы тут в лесу лешаками, так и подохнем лешаками. Такая уж наша судьба… — Он вздохнул и сказал спокойным, не ожидающим возражений голосом: — Пошли домой.

— У нас комсомольское собрание, — объяснил Леня.

— А мне что? У вас собрание, а мне уезжать в утро. Пошли.

— Надо же! То отец домой загонял, а теперь собственный мужик, — сказала Лариса, ласково глядя на Матвея большими карими глазами.

Она заправила полушалок под шубку и стала застегиваться, становясь все стройней и стройней после каждой застежки.

— Всегда так, — сказал Леня. — Как девка фамилию сменит, так ее хоть из списков вычеркивай.

— А почему это все они обязаны возле тебя сидеть? — спросил Матвей. — Что ты за петух плимутрок!

— В клубе холодно, — объяснил Леня. — Поэтому и собираю у себя.

— А ты кто? Секретарь комсомольский или кто? Я бы на твоем месте собрал весь Комсомол в холодном клубе, да вызвал бы председателя, да закатил бы доклад часа на три. Поморозили бы его разок-другой — были бы и дрова и средства на ремонт. Он стужу не уважает.

Девчата засмеялись.

— А что, это идея! — сказал Леня.

— Да разве он придет? — заметила Шура.

— Как же не придет, когда сам велел обсудить этот вопрос. Сбегай, Шура, за ним.

— Что ты! Я не пойду.

— Ну, тогда Лариса. Сходи, Лариса.

— Еще чего!

— И ты боишься?

— Не пойду — и все.

— Хорошо. Я схожу, — сказала Тоня решительно.

Комсомольцы подняли воротники и гурьбой отправились в клуб.

Пробивая ногами в сугробе дорожку, они поднялись по ступенькам, зажгли свет. Лампочка осветила голые, покрытые инеем стены, длинные скамейки, небрежно сдвинутые по сторонам и лежащие вверх ножками, неровный пол, усыпанный чинариками и семечной скорлупой, треснувшие стекла окон. Шура взяла было веник, но Леня остановил ее:

— Не мети. Пускай поглядит, как у нас тут.