– Ишь ты, не получилась беседа, – только и нашелся что сказать заметно обескураженный Чубук – должно быть, растил-таки в душе надежду иметь из офицера обучающего к пушкам. Повернулся к солдату. – Ну а ты, служивый? Нет ли желания пристать к нам, подсобить вольному люду своим умением? И моих молодцев обучил бы искусному бою из этих пушек. Кабы не этакие вот пушки, разве побили бы нас царские слуги под Ромодановом? У Калуги? Небось и у вас здесь слух о том восстании прошел?

Солдат некоторое время молчал, следил взглядом, как Игнат сводил с барки коней, посторонился, когда ватажники покатили одну пушку к корме – было бы больше коней, и оставшиеся две взяли бы с собой, – потом опустил взгляд и тяжело уставился глазами в плотно согнанные доски палубы, где пазы проконопачены и густо залиты черной смолой.

И вдруг резко крутнул лобастой головой, в глазах застыла отчаянная решимость.

– Мы люди подневольные, атаман. Двадцать лет верой-правдой служил нашему отечеству. В походах бывать доводилось, ранение от набеглых крымских татар имею, звание сержанта выслужил. Совсем мало служить бы еще мне… и на волю вышел бы. Нет, атаман, с вами идти мне не с руки – как можно присягу порушить?

– Так, стало быть, с нами не пойдешь? – Чубук угрожающе надвинул мурмолку на брови. – В царском войске супротив нас останешься? Умрешь ведь, пень березовый!

– Все умрем, атаман. Совесть чиста будет перед Господом, царицей и отечеством.

– Дурак ты, хотя и дослужил до сержанта. В отечестве нашем не одни господа офицеры да помещики. Мужиков-то в нем несравненно больше! Один наш паралитик Демидов десятками тысяч приписных владеет! – Гурий Чубук был явно озадачен поведением сержанта, нервно ковырял острым концом сабли доску палубы. Попытался использовать последнюю возможность уговорить нужного ватаге сержанта.

– Священник принимал твою присягу на верность царице. Коли страшишься Божьего гнева, наш святой отец Киприан освободит тебя от ранее принесенной клятвы. Мне сызнова принесешь, мужицкой воле служить будешь.

Сержант вскинул на отца Киприана глаза, уколол его осуждающим взглядом, тут же отвернулся.

– Не знаю, что ищет святой отец с вами… Мужицкой воле я бы послужил. Очень бы даже охотно… Сам из пахотных мужиков вышел. Да не очень похож ты, атаман, на мужицкого заступника! Зачем не пощадил ты раненых солдат, повелел в воду кинуть? И этих работных, знаю, велишь под корень побить, чтобы о тебе не было нигде слухов! Душегуб ты!

– А твои братья-драгуны щадили моих односельцев в Ромоданове? – криком на крик ответил Гурий и зло кинул саблю в ножны. – Ну и черт с тобой! Служи своему поручику и на том свете! Оно и верно – не гоже барину без лакея в дальнюю дорогу снаряжаться!

Ватажники навьючили двух лошадей фуражом, огнеприпасами.

– Пушку на руках снесите от берега, чтобы колесами следа не оставить. За откосом коней впрягите! – крикнул Чубук с барки.

Сошли на песок перепуганные гребцы – они слышали разговор атамана с офицером, страшились, ожидая своей участи.

Гурий чуть приметно улыбался, видя их напряженное состояние. Он позволил им взять с собой провиант.