— Документы у вас есть?

— Так точно, моя ты бдительная! Вот, полюбопытствуй.

— Дайте я его хорошенько рассмотрю.

— В чужие руки такие вещи не передаются. По уставу не положено.

— Ясно… Что вы хотите?

— Соседкой вашей интересуюсь. Бывшей.

— Какой именно?

— Софьей Валентиновной Пушновой…

— Я её не помню. Этажом выше, над нашей квартирой, живёт дядя Миша — они дружили.

— Спасибо.

Перепрыгивая через ступеньки, Иван взбежал наверх и нажал кнопку звонка.

На его зов вскоре откликнулся грузный до неприличия мужчина с постоянно вываливающимся наружу из-под узкой рубахи брюшком.

— Дядя Миша, вы будете?

— Ну я…

— Младший лейтенант госбезопасности Ковальчук.

— Понял. Я чем-то проштрафился?

— Пока — нет. Соседку вашу ищу. Пушнову.

— Соньку?

— Ага…

— Так она того, ещё в прошлом году умерла.

— Где похоронена?

— На Байковом!

— Воевали?

— А то… Гвардии старшина. Дошёл до Кенигсберга, то есть Калининграда, прошу прощения.

— Она одна жила?

— Ну, что вы, такая женщина — и одна! Каюсь, одно время и я хотел заглянуть ей под юбку, полгода подбивал клинья, но не вышло ни… — он вдруг закашлялся, сильно, до хрипа, так и не успев закончить. — Извините, лёгкое прострелено, до сих пор даёт о себе знать… Короче, отшила она меня… А вскоре я понял почему. Оказывается, у неё есть хахаль. Вальяжный такой, породистый, самый настоящий барин. Сонька его почему-то на люди не показывала, держала за запертой дверью, может, боялась, что отобьют? После войны, сам понимаешь, нехватка кавалеров ощущалась достаточно остро по всей стране, а особенно в Украине.

— И долго он здесь прятался?

— Последние десять лет — точно.

— Как она его звала?

— Виктор. Чаще Витенька. Когда Соня умерла, барин погоревал-погоревал — и куда-то смылся. Перед отъездом крепко на стакан сел. Бывало, и я возле него добряче ужирался. Не до поросячьего, конечно, визга, но неслабо. Хороший он человек был, нежадный…

— Вы сможете руководить художником, который будет писать его портрет?

— Зачем?

— Чтобы установить, он это или не он. Вчера в реке был обнаружен труп, начальство подозревает, что это ваш знакомый Виктор.

— На каких основаниях?

— А кто их знает, начальников-то? Может, письмо этой Соньки у него в кармане нашли, может, адрес. Мне приказано — вот и выполняю!

— Так я сгоняю с тобой, — кхы-кхы-кхы, — там, на месте, и опознаю.

— Далеко ехать придётся. На Волынь.

— Так ты что же, за четыреста километров пёрся, чтобы со мною покалякать?

— Да, дядя Миша.

— Пойдём тогда, хряпнем по пятьдесят за знакомство. Али брезгуешь?

— А что у вас есть? Я человек разбалованный, дерьма не употребляю.

— «Зубровка». Белорусская. Недавно на родину съездил — в Могилёв, привёз пару бутылок…

Дядя Миша поставил на грязный стол два гранёных стакана и наполнил их по поясок.

— Ну, за тебя!

— И за вас тоже!

— Короче, за нас, бо мы того варти![58] Пей, пей до дна, свои слёзы оставляешь… О, теперь порядок. Закусывать чем будем?

— А что есть?

— Хлеб. Капуста.

— Кислая?

— А какая ж ещё?

— Ладно, давай! Вкусно… Сам квасил?

— Ты чё? У меня руки не с того места растут… Говорю же, у мамки был. В Могилёве.