«Сегодня в этом городе нет другого такого сосуда [добродетели]». Патриарх же, поняв, что это Бог сообщил старцу о том, простёрся к ногам юродивого и стал заклинать его открыть им, кто он. Тот же, придя в себя, признался и сказал: «Я был монахом, и владел мною пятнадцать лет демон блуда. И я опамятовался, сказав: «Марк, пятнадцать лет ты служил Врагу – теперь столько же послужи Христу». И удалился я в Пемптон[CLXXXVIII], и пробыл там восемь лет, и через восемь лет сказал себе: «Теперь войди в город и притворись безумцем (ποίησον εαυτόν σαλόν) ещё на восемь лет» [45] И вот сегодня исполняется восемь лет моему юродству». И все как один заплакали. Марк вместе со старцем остался ночевать в патриаршем дворце[CLXXXIX].
Ночью юродивый умер. Проделанный им путь (из монастыря – в город) вскоре будет повторен Симеоном Эмесским, однако Марк ещё не решается на столь откровенную агрессию, какая станет характерна для Симеона: правда, Марк крадёт на рынке, но в то же время честно зарабатывает в бане. Как мы увидим ниже (см. с. 113), Симеон зарабатывать не умеет, а в баню является, чтобы безобразничать. И тем не менее Даниил твердо знает, что юродивый потому и юродивый, что он надругивается (καταπαιζει) [46] над окружающими; даже если Марк почему-либо этого не делает, нужно спровоцировать тайного праведника, чтобы выявить его принадлежность к той категории святых, чьей особенностью является агрессия против мира. Итак, перед нами уже – отрефлектированная религиозной мыслью особая группа праведников.
Вот как описывает этот «орден» [47] Евагрий Схоластик (конец VI в.):
Скажу ещё и о другом, чего чуть не упустил, хотя это важнее всего (остального). Существуют немногочисленные (подвижники), но они всё-таки есть, которые, как только через добродетель удостоятся того, чтобы стать бесстрастными (απαθείς elvai), возвращаются в мир,в самую гущу треволнений (ev μεσοις θορύβους); притворяясь помешанными (παράφορους σφάς), они таким образом по пирают тщеславие, которое душа, согласно мудрому Платону, снимает в качестве последней одежды (δν τελευταΐον χιτώνα κατά Πλάτωνα τον σοφόν ή ψυχή πεφυκβν άποτιθβσθαι)… Таким образом их любомудрие заключается в том, что они бесстрастно едят (то απαθών έσθιειν φιλοσοφουσι), где бы им ни предложили – в харчевнях или у лотков, не стесняясь ни места, ни лица, вообще ничего. Нередко посещают они и бани, и там бывают большей частью вместе с женщинами (βαλαναοις δε συχνοίς όμιλοϋσι, τα πολλά γυναιξί συναυλιζόμενοι), и моются с ними, покорив страсти так, что имеют тираническую власть над (своей) природой и не склоняются на требования собственного естества ни от взгляда, ни от прикосновения, ни даже от объятия женского, но хотят с мужчинами быть мужчинами, а с женщинами – женщинами, желая причаститься каждому естеству, а не принадлежать только одному. Образ жизни их столь точно уравновешен на весах, что, даже когда они сильно отклоняются в сторону, это отклонение совершенно неощутимо, несмотря на мощный размах. Для них настолько смешаны противоположности