"И не подымет народ на народ меча, и не будет больше учиться войне" (Исайя 2, 4). "И будет судить он (сын Давида) неимущих по справедливости и по истине решать тяжбу малых мира сего и бичом слова поразит он землю, и уста его умертвят творящего зло" (11, 4). Исайя убежден, что идея всеобщего мира изойдет из {93} Иерусалима, а "праведным, судьей народов" будет царь из дома Давида. В этом видении будущего слились в единое, неделимое целое универсальное мировоззрение и национальное самосознание пророка. С той же последовательностью, что и Амос, он категорически отрицает искупительную силу жертвоприношений, на которую возлагает надежду аристократия, нарушающая социальные предписания Торы, и противопоставляет им - как наивысшее выражение истинного благочестия - соблюдение законов справедливости и человечности. Со всей мощью своего красноречия обрушивается он на неправедных судей-взяточников, на царских вельмож и чиновников, притесняющих неимущих и беззащитных: он клеймит придворных пророков, вещающих лишь то, что угодно власть имущим, и священников, забывших заветы Торы и искажающих их в угоду богатым и сильным. Исайя борется и с циничным нигилизмом высших кругов Иерусалима, которые считают себя стоящими выше всех законов. Пророческое видение будущего достигает апогея во второй главе книги Исайи; настанет полное торжество справедливости и всеобщий мир, с одной стороны, а с другой, "поникнут гордые... и будут повергнуты кедры ливанские и дубы башанские и все высокие горы... и башни... и все надменные будут унижены" (Исайя, 2, 11-17). Тогда исчезнет и идолопоклонство.

Исайя противился политике царя и его приближенных, уверенных, по его словам, в том, что "на конях они ускачут и на быстрых они спасутся" (30, 16), и "полагающихся на произвол и обман" (30, 12). Его подход был обусловлен прежде всего сознанием, что усиленное занятие Иудеи военными делами отвлечет внимание от социальной реформы и от стараний улучшить нравы. Поэтому он находится в оппозиции по отношению к антиассирийской коалиции, которая стремилась к восстанию. Это сознание, в свою очередь, коренилось в вере в исключительность еврейского народа, призванного к тому, чтобы служить примером всем народам мира в осуществлении высших идеалов справедливости и морали.

Усматривая имманентную сущность еврейского народа в {94} его духовных и моральных устоях, Исайя особенно противился перенесению центра тяжести в область военных интересов. Не к умножению колесниц и боевых коней, как того желали влиятельные правящие круги, а к углублению духовных аспектов жизни призывает он непрестанно в своих проповедях.

Характерно, что Исайя, принадлежавший к привилегированным кругам иерусалимского общества (возможно, даже к самой царской семье), выступает защитником народных масс. Обращаясь к судьям (глава 3, 15), он спрашивает: "Почему тесните вы народ мой и угнетаете бедных?".

Во время приготовлений Хизкии к восстанию против Ассирии (705-701 гг.) и во время самого восстания Исайя, очевидно, удалился от общественной деятельности. Однако в критическую минуту, когда Синахериб разгромил Южную Иудею, осадил Иерусалим и потребовал его сдачи и нависшая опасность привела многих в отчаяние, Исайя вновь воспрянул духом и своими пламенными речами, полными веры в то, что Иерусалим не падет, а спасется, ободрял царя и всех осажденных в Иерусалиме. Он упорно и беспрестанно утверждал, что ассирийский царь покинет Иудею: "...он услышит весть и вернется в страну свою"