Скорее, наоборот: со всеми этими ПЕРЕМЕЩЕНИЯМИ вроде как даже помолодел, что ли… Гаврилов хотел было что-то спросить, но вовремя уловил настроение командира и торопливо проскользнул на свое место. Над головой приглушенно грюкнул, закрываясь, люк. Лязгнули, входя концами в пазы верхнего погона, запорные планки замка.
– Экипаж, внимание. По местам. Матвеич, готов? Поехали…
Глава 21
8 августа 1941 года, окрестности Минска
Сначала мы услышали лишь слитный рокот канонады, приглушенный расстоянием, затем стали различать уже отдельные, самые мощные взрывы. Все чаще и чаще гудели над головой моторы самолетов, и наших, и немецких. Порой сверху доносился звонкий стрекот пулеметных очередей – где-то неподалеку шли воздушные бои. А однажды мы даже наткнулись на место падения одного из самолетов, судя по застрявшему в ветвях могучей сосны хвосту со свастикой на киле, фрицевского истребителя. Искать среди обломков что-то ценное, вроде укладки с пилотским НЗ, смысла не было: потеряв при ударе о деревья обе плоскости, самолет врезался в землю и взорвался, разлетевшись клочьями изорванного дюраля. Хорошо, хоть лес не подпалил, видимо, бензина в баке уже не было, не хватало нам только от лесного пожара драпать.
Концентрация воинских частей перед фронтом становилась все плотнее и плотнее. Немцы, в моей истории взявшие Минск уже через неделю после начала войны, здесь столкнулись с хорошо подготовленной обороной. И теперь гнали на штурм резервы. Судя по огромному количеству гужевого транспорта и топающих на своих двоих солдат – пехотные дивизии.
Минский укрепрайон отчаянно сопротивлялся – мы понимали это не только по постоянной канонаде, стихающей только на несколько предутренних часов, но и по длинным обозам с санитарными двуколками, на которых пораненную немчуру везли в тыл. Эти обозы мы наблюдали каждый день по нескольку раз.
Идти теперь приходилось только ночами – в светлое время было просто не протолкнуться – по дорогам шли войска, везли боеприпасы. На обочинах отдельные подразделения частенько останавливались на отдых. В лесу немцы укрывали от советской авиаразведки артиллерийские позиции. И даже в темноте мы иной раз практически не приближались к цели – медленно и осторожно, где пригнувшись, а где и ползком, продвинувшись на триста-четыреста метров за четыре-пять часов, миновав при этом до десятка немецких биваков, начинали искать укрытие, чтобы пережить очередной день. Но все же линия фронта становилась все ближе и ближе.
И вот наконец настал день, когда мы отчетливо расслышали ружейно-пулеметную стрельбу. Случилось это вечером 7 августа. Несмотря на то что мы только об этом и мечтали все последние дни, некоторое время наша троица стояла, не веря собственным ушам.
Затем Наметов несколько растерянно взглянул на нас с радистом и с глуповатой улыбкой сообщил:
– Ну, вот, стало быть, так, товарищи. Дошли мы, похоже… коль стрелковку слышно, значит, до передка километра полтора-два, не больше. Поздравляю…
Я прекрасно понимал Серегино состояние: чуть не три недели по лесам бродить – неслабо, да? Все, если вернусь в свое время, в лес меня теперь и на буксире не затянешь. Ну, разве что, если будет много водки и шашлыка. Сочного, горячего, с дымком… тьфу ты, напасть, зарекался же про жратву не думать! Аж затошнило, блин, и башка закружилась…