Была создана группа из невропатолога, психолога, терапевта и, естественно, ее самой – начальника. Все приехавшие по двое заходили в палату слушать вполне ровное дыхание спящего человека и наблюдать живое шевеление рук, лежащих поверх одеяла.

Она быстро шла на поправку. Сшитое едва-едва, чтоб успеть спасти, залатанное тело за годы полусмерти привыкло к самому себе и не болело, как ни щупали и ни давили на кривые швы доктора. Даже когда ее поставили на ноги и она сделала три прихрамывающих шага, она как бы и не удивилась хромоте, хотя уже многому удивлялась. Например, собственным седым вискам, когда посмотрела в маленькое зеркальце.

– Это все авария! – сказала она однажды.

Никто не знал, что, придя в себя и уже научившись сидеть в кровати, облокачиваясь на подушки, она перебирала в уме тяжелые болезни, про которые знала или же слышала о них. Чума, холера – болезни эпохальные, кармические, с большой буквы, о них пишут книги, они остаются в истории. С ней этого быть не могло. С ней случилась авария – вот чума нашего времени. Ее слушали, пытаясь понять степень искажения памяти и представлений о жизни. Почему-то она не спрашивала о родителях, а однажды тихо сказала: «Я понимаю. Их не спасли?» В общем это был хороший выход. И девушка сама его предложила. Родители погибли в той аварии, а вот ее, слава богу, выходили. Странно, но она не плакала.

– Лучше бы заплакала, – говорили врачи.

Сухие глаза – ненормальность в таком случае. И тут же всхлопывали руками. В каком таком? Каком? В ней своим особым способом прошли пять лет реальной жизни. Может, там все слезы уже были пролиты? Невидимые миру слезы.

Она еще долго лежала в больнице. У Оли не было женских половых органов. Почка работала одна, другую, изуродованную, вынули сразу. Мочеточник был сшит из ее же сосудов. Шрам в пахе укоротил ногу, на которую ей теперь припадать всю жизнь.

Неловко получилось с зеркалом в ванной. Что висело на двери. До сих пор девушка обходилась маленьким, а тут усмотрела уже знакомые виски и все остальное. Незнакомое. Она увидела себя всю.

Узкое зеркало на двери ванной комнаты отразило девушку, которую она не знала. Она ведь помнила свое тело – тоненькое и плавное. Ей нравился изящный изгиб, что шел от талии к бедрам. Нравилась ямочка пупка, такая слабая и нежная. Сейчас она оказалась где-то сбоку, слева, как будто ее тело рванули и растянули поперек живота.

Оля запахнула халатик и вернулась в палату. Там уже была Марина, которая следила за ней и теперь была счастлива, что племянница вышла спокойной.

– Ну, меня и покорежило, – сказала Оля. – Представляю, какой я у вас оказалась.

– Забудь, – сказала Марина. – Все слава богу. Скоро будем тебя выписывать.

– Уже лето, – ответила Оля. – Меня ведь перевели в одиннадцатый класс?

– Да, да, – пробормотала тетка, – все в порядке.

Выйдя от племянницы, она стала рыдать, прижавшись к стене. Она не знала, как объяснить девочке исчезнувшее время. Был в начале девяностых телесериал «Санта-Барбара», там почти все герои впадали на годы в «спячку», но выходили из нее как новенькие. Теперь она понимает, какая это брехня, хотя и раньше чувствовала, что это неправда. Вернее, если и правда, то не нашей жизни.