— Что? — спросил Чижевский.

— Так, пустяки. — Комиссар признал пришедшую в голову мысль не годной. — Ох, чую, придется мне в политотдел смотаться!

Не слишком хотелось, но что делать? Работы для служивых сейчас не найдешь, продать из ротного имущества нечего, было бы — Чижевский бы не дал, а выкрутиться необходимо. Потом наедут из Комитета — а куда сам смотрел да почему не предупредил вовремя?

— Может, ну его на хрен, всяких гостей? — предложил капитан. — Устроим для главных небольшое представление. Штыковой бой там, чуть строевой, а потом предложим отведать обычную солдатскую пищу. Уж на десяток лишних ртов щей да каши найдем.

— Нет, должно быть все по правилам, — не согласился комиссар, потянувшись за бутылкой. — Не такой же гадостью угощать уважаемых людей?

Вокзал был невелик. В прежние времена поезда останавливались тут минут на пять. Высаживали одних пассажиров, принимали в вагоны других и катились дальше по необъятной стране. Но теперь следующая остановка была уже на новой границе с ее неизбежными проверками документов, таможенными досмотрами и прочими неизбежными и не слишком приятными прелестями, а здесь паровозы стали заправляться водой в последний раз перед рывком в иные края.

Собственно, поездов было мало. Два в день — в одну и в другую сторону. Остальное время вокзал был почти безлюдным, но к прибытию составов жизнь начинала ключом играть в его окрестностях. Работал буфет, по другую сторону здания оживал небольшой базар с довольно куцым выбором товаров — съестное, какие-то тряпки, поделки, конечно, что-нибудь спиртное из-под полы. И два-три извозчика застывали неподалеку на крошечной привокзальной площади в ожидании клиентов. Поговаривали об общественном транспорте, только денег на него у городского Совета не было, да и расстояния считались не настолько большими. Кому надо — пешком дойдет до любой окраины не за четверть часа, так минут за двадцать, двадцать пять. Ну, пусть за сорок — если речь идет о каком-нибудь прилегающем вплотную к местечку селе или хуторе.

— Сделаю дела, переночую в политотделе и завтрашним поездом вернусь, — в очередной раз повторил Тертков.

Дружбы между командиром роты и ее комиссаром не было. Сказывалась и разница в возрасте, и разные взгляды. Тертков мыслил глобально, в рамках программы своей партии, не поднимаясь до вершин политики всего правящего блока. Любил порассуждать о свободе, грядущем счастье, общих ценностях трудового люда и — не без зависти — о священном принципе частной собственности и необходимости всемерно поощрять мелкое предпринимательство. Чижевский после революции замкнулся в себе, из происходящего ничего не осуждал и не хвалил. Просто тянул служебную лямку, тщательно выполнял многочисленные предписания, однако, как чувствовал комиссар, все равно имел собственную точку зрения на армию, а на прочее старательно не обращал внимания. И не друг, и не враг, какой-то попутчик. Жаль, обойтись без таких, как Чижевский, было нельзя. Кто-то же должен заниматься чисто техническими вопросами до того момента, пока подрастет идейно подкованная смена! А эти, старые, того и гляди, изменят, предадут в самый тяжелый момент!