– Так вот, выступает, значит, Агриппина Петровна, призывает женщин создавать детские садики, чтобы самим спокойно работать, а какая-то дура вылезает на сцену и орет: «Не отдавайте детишек в детские садики! Большевики наших детей отбирать будут!». Вот, ну не дура же есть?

– А ты чего? – заинтересовался я, догадываясь о дальнейшем.

– А я что? Я к ней подскочила, да как по морде дала, а она мне! Товарищ Кравченко подбежала, другие бабы, нас разнимать стали. Ну, Агриппине Петровне тоже слегка перепало.

Представив себе, как Председатель губкома РКП(б) (не совсем секретарь обкома КПСС в эпоху развитого социализма, но близко) дерется на кулачках с бабами, я не выдержал, захохотал!

– И что ты ржешь, дурень? У товарища Кравченко теперь нос распух и губа разбита, а ей завтра на совещании выступать.

Кажется, я уже лежал от хохота. Посмотрев на меня, Полина тоже принялась хохотать, а потом мы начали целоваться и неизвестно чем бы все кончилось, если бы не явился мой сосед и не начал барабанить в дверь.

Забыл сказать, что мне дали комнатку в общежитии. Не очень большую, только чтобы койку поставить, да стол, зато отдельную. Как-никак, начальник отдела, положено. В соседней комнате жил товарищ Цинцарь, бывший солдат австрийской армии, бывший военнопленный, а теперь начальник милиции Череповецкой губернии. По-русски Людвиг Людвигович говорил плохо, но матерился замечательно. Особенно когда речь заходила об охране общественного порядка и раскрытии преступлений, потому что начальники уже есть, а работников еще нет. Соответственно, охраной занимались остатки отряда красногвардейцев, а раскрытием преступлений – никто. Хорошо, если кого-то удавалось схватить на месте, но по большей части преступному элементу все сходило с рук.

– Влалодья, извъени, – смущенно сказал Цинцарь, увидев, что у меня девушка. – Н-но кагта я ухатил, дежуртный скастал, чтобы тебъя поствал, куртъера нету, у фаст какой-то инцатент, чапе.

Так что пришлось мне все бросать, бежать на службу. И не какой-то инцидент, а огромный!

А ведь можно было бы обойтись и без карательной экспедиции.

Еще в августе СНК повысил закупочные цены на хлеб. Какого точно числа это произошло, не упомню, а подшивку газеты «Правда» листать лень. Разумеется, «твердая» цена – это не рыночная (имею в виду «черный рынок»), где за пуд пшеницы спекулянты дают в десять раз больше, чем государство, но получить вместо двадцати рублей шестьдесят – совсем неплохо.

Если в нашем светлом будущем (моем прошлом) кто-то считает, что решения партии большевиков и совнаркома выполнялись день в день, он ошибается. Губернии понадобиться произвести расчеты, «раскинуть» новые расходы по уездам, тем – по волостям, а уже потом что-то зашевелится. Но главное, что «центр», опубликовав решение об увеличении закупочных цен, не потрудился обеспечить его материально. Возможно, что есть в Советской республике губернии, что могут сами себя содержать, зарабатывать, но это не наша. Нет-нет, в конце сентября – начале октября из Петрограда деньги придут, и мы сможем рассчитываться с народом по новым ценам, но мужики-то тоже газеты читают и хотят понять, почему комбед, учитывавший каждую горсть зерна из нового урожая, платит по-старому, а на все вопросы посылает по матери?