Однако здесь она оставаться не могла — ей казалось, что если она не сменит обстановку, то сойдет с ума или умрет. Миссис Джейкобс как-то рассказывала об одной деревне, всего в двух часах езды от Лондона — один из прошлых жильцов останавливался там и нашел это поселение совершенно очаровательным. Решено — она отправится туда на неделю-другую и будет наблюдать, как весна окутывает своей мантией землю, слушать смех ручьев… Она попытается забыть и свою любовь, и свою жгучую ревность — и постарается хотя бы эту неделю побыть такой же счастливой, какой была когда-то в детстве, бродя по лесам родной Германии…

Увы! Хильда совсем забыла, что счастье нам дарит наше сердце — а не то место, где мы находимся.

В тот же вечер она написала письмо мужу, где сообщила, что ей необходимо сменить обстановку, и потому она на несколько дней уезжает из Лондона в одно тихое местечко, откуда будет писать ему. Впрочем, он не должен ждать, что она станет писать часто — ей хочется хорошенько отдохнуть.

На следующее утро она уехала, и если сладкий весенний воздух и не принес ей покоя, то уж, во всяком случае, укрепил ее силы. За все время она написала Филипу всего однажды, сообщив, что вернется в Лондон днем первого мая. Письмо это Филип получил утром того дня, когда был назначен прием — случайно или намеренно, но обратного адреса на конверте не было.

Утром первого мая, то есть через два дня после званого ужина у Каресфутов, состоявшегося двадцать девятого апреля, Хильда поднялась пораньше и начала собирать вещи с помощью толстушки-служанки, которая прислуживала в старинном фермерском доме, где остановилась Хильда. За окошком послышался свист — пастух Джим шел через маленький садик, уже украшенный распустившимися крокусами и тюльпанами, прямо к крыльцу и размахивал конвертом.

— Глядите-ка! — удивилась толстушка, высунувшись в окно. — Неужто Джим письмо получил?

— Возможно, это для меня! — немного нервно воскликнула Хильда (почта в последнее время ее изрядно нервировала). — Ты не посмотришь, Салли?

Письмо действительно было адресовано ей — и написано почерком миссис Джейкобс. Хильда вскрыла конверт и увидела внутри еще один, при взгляде на который к горлу подкатила тошнота, а ноги ослабели. Хильда не могла набраться мужества прочесть его — и не хотела читать в присутствии служанки, не доверяя своей выдержке.

— Салли! Я чувствую себя немного уставшей. Я полежу немного, а потом позову тебя.

Салли удалилась — и Хильда вскрыла второй конверт.

Четверть часа спустя Салли услышала звонок из комнаты миссис Робертс. Она прибежала и нашла Хильду смертельно бледной, с очень странным выражением лица.

— Надеюсь, вам полегчало, мэм! — сказала Салли, ибо была доброй девушкой.

— Полегчало? Ах, да… Спасибо, Салли, я совершенно здорова… Совершенно! Пожалуйста, поторопись с вещами — я уезжаю на девятичасовом поезде!

Ночь после приема Филип провел без сна, хоть его отец и отметил, что сын выглядит весьма утомленным; заснуть он не мог и все ходил и ходил по своей огромной, обшитой дубовыми панелями спальне, словно беспокойный призрак, до самого рассвета, пока не начали подкашиваться ноги; он все думал, думал, думал, пока его беспомощный и растерянный разум не уткнулся в мертвую и неподвижную стену отчаяния. После всех этих хождений и размышлений, после странного ступора, не дававшего прийти спасительному сну, выяснились два факта. Первый заключался в том, что Филип возненавидел своего отца, как только может ненавидеть погибшая душа демона, который терзает ее — возненавидел слепо, безумно, бессильно; второй — в том, что Хильду следовало посвятить во все происходящее, откладывать это более было нельзя. Затем Филип вспомнил про письмо, которое получил от своей жены прошлым утром. Он торопливо схватил его — и увидел, что на нем нет обратного адреса; Хильда сообщала, что будет в Лондоне к полудню первого мая, то есть — завтра. Это давало некоторую отсрочку — и Филип не жалел о ней, ибо ему предстояло рассказать жене не самую приятную историю.