Это было письмо от викария одного из беднейших приходов района Грейт-Док на востоке Лондона.

«Дорогой сэр,

Я буду только рад принять ваше предложение об обмене приходами, тем более что на первый взгляд кажется, будто все преимущества на моей стороне. Дело в том, что непрестанное напряжение здешней работы подорвало мое здоровье до такой степени, что врачи прямо говорят: я должен выбирать между сравнительным покоем работы в деревенском приходе и неизбежным переходом к полному и окончательному покою раньше срока. Кроме того, теперь, когда мои дети подросли, я очень хотел бы удалить их от зрелищ, звуков и всей порочной моральной атмосферы этого бедного и деградирующего квартала.

Однако, как бы там ни было, я не выполнил бы своего долга перед вами, если бы не предупредил вас, что мой приход не подходит для человека вашего возраста — разве что по очень веским причинам (ибо из Реестра священнослужителей я узнал, что вы на год или около того старше меня). Работа здешняя совершенно беспрерывна и часто носит самый возмутительный и неблагодарный характер; в моем приходе почти нет почтенных жителей, ибо здесь не живет никто, кроме тех, кто слишком беден, чтобы жить в любом другом месте. Жалованье тоже, как вам хорошо известно, невелико. Однако, если, несмотря на эти неудобства, вы все еще поддерживаете идею переезда, возможно, нам лучше встретиться лично…»

Далее в письме шли разные малоинтересные подробности.

— Думаю, это меня вполне устроит, — сказал мистер Фрейзер вслух самому себе, положив письмо на стол. — Не имеет большого значения, ухудшится мое здоровье или нет, а уехать отсюда мне давно следовало. «Совершенно беспрерывна», значит? Что ж, непрерывная работа — это единственное, что может заглушить горькие мысли. И все же будет нелегко вырвать все с корнем после стольких лет… Ах, Боже мой, до чего же сложен этот мир, и странен, и печален… для некоторых из нас! Я сейчас же напишу епископу.

Из всего этого следует, что дела у мистера Фрейзера шли не очень хорошо.

Тем временем Анжела положила документы и сопроводительное письмо в большой конверт, сняла с пальца причудливое кольцо с изумрудом и, поскольку никто этого не видел, поцеловала его; завернув драгоценность в кусок ваты, она спрятала ее в конверт и запечатала. Потом своим превосходным мелким почерком надписала конверт, как и посоветовала ей леди Беллами: «Артуру П. Хейгему, эсквайру, в дом миссис Карр, Мадейра». Кликнув с собой верную Пиготт, Анжела лично отправилась на почту, чтобы зарегистрировать и отправить драгоценный пакет, так как почту на Мадейру отправляли назавтра из Саутгемптона.

Она как раз успела дойти до почты, наклеить марки на три шиллинга и зарегистрировать письмо, когда подошел почтальон, и Анжела смогла убедиться, что письмо проштамповано и положено в его сумку вместе с остальными… так просто, будто оно ничего не значило — а между тем, вся жизнь ее теперь зависела от этого письма; и вот оно отправилось в свое путешествие, такое же неотвратимое, как грехи прошлого.

— Стало быть, написали ему, мисс? — спросила Пиготт, как только они вышли на улицу.