В дороге не разговаривали: летун, добрая душа, осведомился было, как он себя чувствует, но наткнулся на очередной гортанный окрик, подкрепленный лязгом передергиваемого затвора:

– Заткнись! Не разговаривать!

Контрразведчик вполголоса перевел – немцы не были против, – и остаток пути они молчали. Чему Леха был только рад, находясь в странном состоянии полусна-полуяви. Раны, как ни странно, болели не столь уж и сильно – или он просто привык к постоянной боли? Зато сильно кружилась голова и немели кончики пальцев, видимо, сказывалась кровопотеря – судя по покрытой бурыми пятнами, заскорузлой штанине, крови он, прежде чем особист наложил повязку, потерял прилично. Очнулся он только тогда, когда автомобиль, скрипнув тормозами, остановился. Грохнул откидываемый борт, протопали по доскам кузова сапоги. Раздалось несколько не требующих перевода слов:

– Комм. Форвертс, шнель. Шнель!

На сей раз конвоиры издеваться не стали, боясь вызвать немилость командования: неподалеку от грузовика стоял офицер с лысыми серыми погонами, с интересом поглядывая на происходящее. Так что Батищев с Борисовым аккуратно, едва ли не на руках спустили десантника на землю. Забросив на плечи руки раненого, все трое двинулись в указанном конвойным направлении. А именно – к самой обычной деревенской избе, одной из многих стоящих вдоль пыльной узенькой улочки. Обычной, да не совсем: судя по припаркованным возле изгороди легковым автомобилям и маячившему у крыльца часовому, в доме размещался штаб или нечто подобное. Лысопогонный фриц потопал следом, словно стеком, помахивая в такт шагам недлинным прутиком. Интересно, что у него за звание? Лейтенант небось?

Более-менее пришедший в себя после дороги Леха мысленно хмыкнул: ну, хоть так. Могло быть и хуже. Если бы привезли на какой-нибудь фильтрационный пункт, шансов у него с такими-то ранами и вовсе б не осталось. Видал подобные на старых фотках времен войны – просто обнесенный колючей проволокой участок поля, куда сгоняют пленных – голодных, истощенных, раненых. Ни воды, ни еды, ни туалета. А сверху солнышко жарит под сорок градусов.

Так что, пожалуй, даже интересно, что дальше будет…

А дальше их… тупо не пустили в хату. Вышедший на крыльцо холеный фриц в отутюженном мундире с ужасом оглядел обвисшего на плечах товарищей окровавленного Леху, дернул щекой и что-то раздраженно выговорил «лысопогонному» сопровождающему. Погоны самого говорившего были увенчаны одной ромбовидной золотистой «розочкой», из чего парень сделал вывод, что званием он будет повыше.

Чуть наклонив голову, контрразведчик шепотом перевел:

– Я не все понял, но он говорит, что в таком состоянии и виде к господину оберст-лейтенанту… к подполковнику то есть, нельзя. Все одно, значит, никакой пользы от допроса не будет. Мол, нужно сначала привести тебя в порядок и только затем… дальше уже не разобрал. Вроде приказал этому лейтенанту вас с Борисовым куда-то отвести. А меня проводить в дом.

«Ага, вот оно как, лейтенант, значит, – хмыкнул про себя десантник. – Запомним. А бугром тут, стало быть, аж целый подполковник».