Я подошел. Он встретился со мной глазами, сказал что-то по-итальянски и отключился.

- Ты чего? - спросил механически, о другом, наверное, думая.

- Ничего… Кто это звонил?

- Альто. Будет здесь после обеда.

Мясистые темно-зеленые листья, толстенные спирально перекрученные стволы, свисающие воздушные корни… Тропики, сельва… В прямом смысле - по Серегиным словам, эти деревья (несколько десятков метров высотой) завезли когда-то из джунглей Южной Америки, и теперь они растут в парках по всему городу. Типа какие-то каучуконосные. Гевеи, что ли? Хрен их знает, он не ботаник… Гигантcкую раскидистую крону, накрывшую половину этой площадушки в бежево-серую шахматную плитку, Plaza de la Encarnacion, подпирали длинные тощие пальмы. Погода тоже была какая-то тропическая: тепло, почти жарко, пасмурно, влажно.

Я прикрыл веки - на их внутренней стороне тут же заизвивались, тихо шурша и поблескивая чешуей, змеи, змеи - безошибочно Аликовы… Я открыл глаза и помотал башкой.

В крохотном белом фонтанчике тонкие струйки вяло журчали из четырех львиных морд, не столько оскаленных, сколько ошалелых, с предынсультно выпученными зенками; поверх морд гарцевал амурчик. На скамейке напротив породистый горбоносый пацанчик и субтильная, легко примостившаяся у него на коленях девица кормили хлебом голубей. Точнее, горлиц: сизых, белых, бежевых - так не похожих на нашу толстую помойную птицу…

Я оглянулся на неожиданный звук: Мирский, развалившись на каменной скамейке, закинув щиколотку одной толстой ноги на колено другой, сама уверенность и беспечность, задвигал девушке Тане, что называемое нами корридой по-испански, оказывается, именуется «коррида дель торрес» - само же по себе это слово здесь означает онанизм. Девица хихикала - этот-то звук меня и удивил. Она уже хихикала…

Рыжий перехватил мой взгляд и весело спокойно подмигнул. Прорвемся, дескать. Я даже пожалел, что я не девушка Таня…

Слева был уже порт: до самого моста - del Gene-ralisimo - доходили причальные стенки. Вместо набережной - пустые открытые площадки индустриального вида, ангары. В ту сторону, к устью, еще мост, разводной, за ним, в отдалении, в окружении портовых кранов - высоченный, вроде стамбульских, вантовый с сильно изогнутым дугообразным пролетом: ванты тонко поблескивали, машины еле просматривались. Гвадалквивир, в пику классику, был грязно-зелен и тих.

Серега с Альто забились на всякий случай на видном месте. Максимально видном, с обоих берегов: в кабачке на пришвартованном к набережной левого плавучем причале между мостами Сан-Тельмо и Изабеллы Второй. Рыжий объявил, что на всякий случай пойдет один, а нам с Таней, подумав и осмотревшись, велел наблюдать с противоположной стороны (благо речка совсем неширокая).

На правом берегу встык стояли трех-четырехэтажные, какие-то очень неевропейские домики (белые, желтые, реже - голубые, красные) с широкими прямоугольными и арочными окнами. Нам довольно долго пришлось искать место для обзора, пока мы нагло не сунулись в выглядящий ремонтируемым подъезд: внутри действительно было все разорено и отсутствовали люди - так что мы с Таней пристроились прямо у окна.