Кэрол недоверчиво воззрилась на него:

— Это же просто кража.

— Ну да, я знаю. Но она же моя мать. — Тони поерзал, устраиваясь поудобнее. — Да и в общем-то она права. На черта мне деньги? У меня и так есть все, что мне нужно.

— Можно и так на это смотреть. Но я все равно не могу сказать, что это одобряю.

— Моя мать — стихийное явление. Одобряй, не одобряй — это роли не играет.

— А я-то думала, она давно умерла. Ты ведь о ней никогда не говорил.

Тони отвел взгляд:

— У нас с ней никогда не было, так сказать, тесных взаимоотношений. Непосредственно моим воспитанием занималась бабушка.

— Все это очень странно. Как ты себя при этом чувствовал?

Он выдавил сухой смешок:

— Как будто попал в йоркширский вариант «Архипелага ГУЛАГ». Только без снега.

Господи, пусть ее отвлечет это легкомысленное замечание.

Кэрол хмыкнула:

— Вы, мужчины, такие неженки. Спорим, ты никогда не ложился спать замерзший или голодный.

Тони промолчал. Кэрол извлекла из сумки деревянную коробочку, открыла: внутри оказались шахматы. Тони удивленно нахмурился.

— Зачем тебе шахматная доска? — спросил он.

— Вот чем должны заниматься умные люди, когда один из них лежит в больнице, — твердо ответила Кэрол.

— Признавайся, ты тайком смотрела фильмы Бергмана?

— Да что тут трудного — взять и сыграть? Я знаю, как ходят фигуры, и я уверена, что ты тоже знаешь. Мы же с тобой сообразительные. Это способ тренировать мозги, не работая.

Кэрол продолжала расставлять фигуры, не прерываясь ни на секунду.

— Сколько мы уже с тобой знакомы?

— Лет шесть-семь.

— И что, часто мы играли в какую-нибудь игру? Я уж не говорю про шахматы?

Кэрол замерла:

— По-моему, один раз мы… Хотя нет, это Джон Брэндон со своей Мэгги. — Она пожала плечами. — Кажется, никогда. Но это же не значит, что мы не должны этого делать.

— Ошибаешься, Кэрол. Существуют очень веские причины, почему мы этого делать не должны.

Она откинулась на спинку кресла:

— Ты боишься, что я тебя обыграю.

— Мы оба слишком любим побеждать. Но это лишь одна из причин.

Он подтянул к себе блокнот с ручкой и начал что-то писать.

— Что это ты делаешь?

— Так и быть, — рассеянным тоном сказал он, не переставая писать, — сыграю с тобой. Но сначала напишу, почему это будет сущей катастрофой. — Он еще минуты две строчил, затем вырвал листок и сложил его пополам. — Ну, поехали.

На сей раз пришла очередь Кэрол засмеяться.

— Ты что, шутишь?

— Я серьезен как никогда.

Он взял белую и черную пешку и протянул ей кулаки. Кэрол достались белые, и они начали партию.

Двадцать минут спустя у каждого осталось по три фигуры, и после долгих утомительных раздумий Кэрол глубоко вздохнула:

— Не могу больше. Сдаюсь.

Тони улыбнулся и протянул ей свою бумажку. Она развернула ее и прочла вслух:

— «Я слишком долго думаю над каждым ходом, потому что рассматриваю все возможные позиции на четыре хода вперед. Кэрол играет как камикадзе, пытаясь убрать с доски как можно больше фигур. А когда фигур почти не останется и будет ясно, что это грозит затянуться, Кэрол станет скучно, и она сдастся». — Она бросила листок и слегка шлепнула его по руке: — Ах ты, собака.