Поэтому у человека возникает интенсивная уверенность в том, что всё многообразие вещей и событий основывается на чём-то или происходит в чём-то. Напрашивается аналогия с тем, как мы наблюдаем окружающие предметы в зеркале, записываем слова на бумаге, видим отблески и переливы в драгоценном камне и слышим звуки, возникающие на вибрирующей диафрагме. Возможно, мы склонны так считать потому, что сам человек представляет собой целостный организм. Поэтому если окружающие его вещи и происходящие с ним события действительно регистрируются на чём-то, то речь может идти только о нервной системе человека. Однако очевидно, что в мире существует не одна нервная система. Поэтому закономерно возникает вопрос о том, на чём основываются все эти нервные системы. Одна на другой?

Это таинственное нечто было названо Бог, Абсолют, Природа, Субстанция, Пространство, Эфир, Ум, Бытие, Пустота, Бесконечное. Все эти слова являются представлениями, которые входят в моду и выходят из моды в зависимости от того, куда подуют ветры умонастроений. Ведь в разные века и в разных кругах были популярны самые разнообразные мнения. Вселенная считалась разумной или глупой, сверхчеловеческой или недоразвитой, познаваемой или окутанной тайной. Все эти слова можно было бы забыть на том основании, что это всего лишь бессмысленные звуки, если бы представление о фундаментальной Основе Бытия было не более чем интеллектуальной выдумкой. Однако не вызывает сомнений, что эти понятия часто используются для описания содержания ярких переживаний. Эти переживания оказываются не менее достоверными, чем чувственные. Речь идёт о постижении «единства», о котором — с незначительными вариациями — говорят мистики всех времён и народов. Это переживание наступает, когда человек осознает новый смысл своего «я», о котором я говорил в предыдущей главе. Однако при обсуждении этого вопроса я использовал лишь «натуралистические» понятия, чтобы избежать возникновения у читателя ассоциаций с баснями об уме, душе, духе и других сущностях, которые с рациональной точки зрения кажутся расплывчатыми.

Несмотря на широкую распространённость этого переживания и его впечатляющую повторяемость, о чём мы можем судить по его многочисленным общим описаниям, твердолобые люди склонны считать её часто повторяющейся галлюцинацией, характерные симптомы которой напоминают паранойю, и утверждать, что оно ничего не добавляет к нашим знаниям о физической вселенной. Точно так же, как мы не можем сказать что-то обо всём, заявляют они, так же мы не можем ни почувствовать, ни пережить сразу всё. Ведь наши органы чувств избирательны. Мы чувствуем с помощью контрастов, по аналогии с тем, как мы мыслим с помощью противопоставлений. Ощутить что-то, лежащее в основе всех переживаний, будет, таким образом, подобно видению самого зрения, как чего-то лежащего в основе всех видимых объектов. Какие цвета, какие очертания — отличные от всех видимых оттенков и форм — имеет само наше зрение?

Однако метафизику, как и философию в целом, невозможно отбросить в сторону или просто «вылечить», как некую болезнь интеллекта. Самые не метафизически настроенные философы в действительности неявно пользуются своими собственными метафизическими принципами. Среди таких принципов может быть, в частности, утверждение о том, что все переживания и знания ограничены и всегда могут быть отнесены к определённому классу. Выражаясь простейшим языком: они допускают, что у меня может быть представление о белом цвете, поскольку я противопоставляю белому чёрное и сравниваю их с красным, оранжевым, жёлтым, зелёным, голубым, синим и фиолетовым. Они не станут утверждать, что выводы о собаках и кошках бессмысленны. Ведь все знают, что органическое вещество отличается от неорганического, а сумчатые животные отличаются от не сумчатых. И хотя собаки и кошки подвижны, люди всегда могут указать ту грань, которая отделяет их от всего остального мира не-собак и не-кошек.