Начальница поднялась. Все молчали и смотрели на писателя.

— Когда в споре заходят в тупик, — сказал писатель, — необходим арбитр со стороны. Я предлагаю обратиться в областной Дом народного творчества. Пусть они пришлют компетентную комиссию.

Начальница внимательно оглядела писателя, чему-то улыбнулась и согласилась:

— Обращайтесь. Я посмотрю, что у вас из этого получится. — И направилась к выходу.

Тихомиров и писатель проводили модистку до ее дома.

— Заходите, — пригласила модистка. — С горя хоть чаю выпьем.

Чай у модистки был великолепный. Заваривала она его в прозрачном стеклянном чайнике. Модистка выставила на стол конфеты в хрустальной конфетнице, печенье, быстро сделала бутерброды.

— Расскажите, — попросил писатель, — кто вы и как появились в деревне. Вы ведь городская?

— Ниоткуда я не появилась, — рассмеялась модистка. — Я местная. И родилась в этом доме, и среднюю школу здесь закончила. Тихомиров разве вам не рассказывал?

— Они не спрашивали, — сказал Тихомиров и пояснил писателю: — А местной ее не считают уже. Как уехала — двадцать лет в деревне не была. В прошлом году вернулась.

— Как двадцать лет? — удивился писатель. — Ведь вам лет тридцать…

—. Мне тридцать семь, — просто сказала модистка. — А вообще у меня романтическая история. Я в семнадцать лет сбежала из дому. Был выпускной вечер, и в школу забрел молодой лейтенант, летчик. Всю ночь мы с ним танцевали, а утром я с ним сбежала. Он на Дальнем Востоке служил. Хороший парень был, — вздохнула модистка. — Но не повезло мне. Разбился. Потом я за моряка с торгового флота вышла замуж. Бросил он меня. Моталась по городам, работы меняла. Потом ближе к дому перебралась, в областной центр. И там на совещании передовиков Пехова встретила. Это здесь обо мне плохо думают, а па швейной фабрике я ударницей была, медаль «За трудовое отличие» имею. Встретились, и закружилось все. Он мне еще в школе нравился. И я ему тоже. Он ко мне всю зиму ездил, летом не наездишься — работа в поле. А тут у меня мать умерла, дом в наследство оставила. Бросила я квартиру в городе и перебралась сюда. Не могу без него.

— И сразу промашку допустила, — сказал Тихомиров.

— Это в чем? — спросила модистка.

— Деревню против себя восстановила.

— Это чем же?

— Ты же понимаешь, о чем я говорю, — сказал Тихомиров.

— Не понимаю, — ответила модистка. — И понимать не хочу. Я люблю Пехова. И он меня любит, а свою жену не любит. А вся деревня взбесилась. Не любишь, но живи с нелюбимой женой.

— Но когда-то он ее любил, — возразил Тихомиров.

— Когда-то в лаптях ходили, — обрезала модистка.

— Тоже верно, — согласился Тихомиров. — Но надо было это все как-то поспокойнее, не торопясь.

— А мне некогда, — сказала модистка. — Мне торопиться надо. Я ребенка хочу родить и успеть поднять «го на ноги. А мне уже тридцать семь.

— Я все понимаю, — сказал Тихомиров. — Но не раздражай деревню. Не ходи хотя бы голой по дому.

— Еще чего! — возмутилась модистка. — По собственному дому уже голой ходить нельзя! Чего уж тогда можно? И вообще без одежды ходить полезно для тела, и босиком по траве тоже полезно, об этом в журнале «Здоровье» написано. Да разве в этом дело? Я вот сейчас занавески повесила. Ну и что? Все равно найдут, к чему прицепиться… Пехова сломали, а меня не сломите. Все навалились на Пехова: и женсовет, и педсовет. и сельсовет, и партсовет.