Внезапно Лида дернулась, скрежетнула зубами и со свистящим придыханием прошептала:

– Слышал?

– Что? – чуть слышно, одними губами спросил Суровцев.

– Та-ам… – она едва различимо кивнула на дверь.

– Что именно?

– Звук какой-то…

– Не слышу.

Девушка склонилась к уху спутника, зашептала горячо и испуганно:

– Оно там, я знаю… Я уже научилась их чувствовать.

– Кого?

– Ну, их… Я знаю, оно сейчас в ванной, там кафель на полу шероховатый, да и плитка отслоилась, вот и поскрипывает под ногами… Вот, слышишь теперь?

– Да нет… – Мефодий Николаевич действительно не расслышал ничего подозрительного. – Может, тебе почудилось?

– Да нет, что ты… – Лида доверчиво прижалась к Суровцеву. – Я ведь эту квартиру хорошо знаю… Вот, послушай, послушай… Ну, теперь слышал?

Никакого характерного шуршания подошвы о кафель Мефодий Николаевич не различил. Обострившийся донельзя слух зафиксировал лишь негромкое шелестение тополей за окном да едва различимый ток воды в трубах.

– Нету никого… – упавшим голосом констатировал Мефодий Николаевич.

Несколько минут они просидели недвижно, прислушиваясь к малейшим звукам. Из-за соседнего дома медленно взошла луна, и ее призрачный, ирреальный свет лимонными пятнами лег на линолеум кухни.

– Вот, вот… – дернулась Лида. – Неужели не расслышал?

Мужчина посмотрел на Лиду с сомнением.

– Может, у тебя галлюцинации?

– Оно спряталось в ванной и нас ждет… Оно там, я это точно знаю. – Шепот девушки напрягся и завибрировал, как тетива. – Ждет, когда мы выйдем наружу, чтобы наброситься на нас.

И тут обострившийся слух Мефодия Николаевича действительно различил едва слышное сопение, доносившееся из-за двери. Затем – длинный, протяжный скрип несмазанных петель, затем невнятный шорох, с каким обычно ветер гонит по асфальту опавшие листья…

– Может, все-таки выйду? – предложил Суровцев; теперь он был абсолютно уверен в присутствии за дверью кого-то постороннего и явно опасного, однако нашел в себе силы на решительные действия. – Мы же не можем тут до утра сидеть.

– Нет, нет, не надо… Пожалуйста, останься!

Кухонная дверь медленно, со скрипом приоткрылась. Суровцев и Лида невольно отпрянули, вжавшись спинами в стену.

В дверном проеме стояла девочка не старше шести лет. Отблеск полной луны из-за окна мертвенно ложился на ее бледное, гипсово-белое лицо, густо перемазанное кровью. В руках ребенка блестел небольшой изогнутый ломик. Взглянув на мужчину и девушку с очевидной ненавистью, девочка агрессивно взмахнула железякой…

– О господи… – только и сумела произнести Лида. – Неужели… и она?

Мефодий Николаевич сориентировался мгновенно. Отпихнув ребенка в темный коридор, он с треском захлопнул дверь.

– Удерживай! – срывающимся голосом крикнул он и, лихорадочно поискав глазами по кухне, навалился плечом на холодильник.

Дверь дрогнула под сильнейшим ударом – из-под филенки брызнуло известковым крошевом, посыпались щепки. Несомненно, ребенок, укушенный афганской крысой, ощущал в себе небывалый прилив сил. Следующий удар едва не высадил дверь внутрь, однако Суровцев успел-таки опрокинуть холодильник на пол, блокируя вход. Тишину вечерней квартиры начисто разбил душераздирающий грохот. Видимо, этот звук немного напугал маленькую маньячку, и она на какую-то минуту растерялась.