До «Пантеона» я работал в «Нью америкэн лайбрэри» («New American Library») — «Новой американской библиотеке», одном из крупнейших американских издательств, которые специализировались на массовых изданиях в мягкой обложке. «Нью америкэн лайбрэри» принадлежала прославленной английской компании «Пенгуин букс» и вдохновлялась ее идеями. Опыт работы в этой фирме позволяет мне судить о метаморфозах коммерческого книгоиздания, особенно в США и Великобритании, — метаморфозах, которые, как мне кажется, составляют одну из важных глав истории массовой культуры. Десять лет тому назад я ушел из «Пантеона» и создал небольшое, независимое, старающееся служить общественным интересам издательство «Нью пресс» («New Press»). Судя по первым годам его существования, альтернатива крепнущему контролю концернов над издательским делом все-таки возможна.

И в Америке, и в Европе профессия издателя уже не один век традиционно ассоциируется с активным участием в политической и интеллектуальной жизни. Издатели всегда гордились своим умением балансировать между необходимостью зарабатывать деньги и возможностью выпускать достойные книги. Однако в последнее время, когда в книжном мире принялись хозяйничать новые собственники, это равновесие нарушилось. Теперь мы все чаще сталкиваемся с картиной, когда владелец издательства одержим только одним: заработать денег, и чем больше, тем лучше. Широко распространено мнение, будто методы, обеспечивающие высокую рентабельность индустрии развлечений, окажутся столь же успешны в приложении к книгоизданию. Критерии индустрии развлечений отразились и на списках бестселлеров: на верхних позициях оказываются книги все более узкого ассортимента — в основном так называемые «издания о стиле жизни»[10], а также книги знаменитостей и о знаменитостях, не имеющие особой интеллектуальной или эстетической ценности.

В первой половине XX века утверждение, будто массы жаждут только развлечений, не считалось непоколебимой истиной (хотя еще в 30—40-е годы Джордж Оруэлл в «1984» и Олдос Хаксли в «Дивном новом мире» с удивительной прозорливостью предсказали появление общества, живущего по этому закону). В ту эпоху многие издатели видели свое предназначение в том, чтобы завоевать широкую аудиторию за счет издания серьезных книг. В период Второй мировой войны книгоиздание вносило свой посильный вклад в борьбу с врагом, стараясь как воодушевить, так и развлечь усталых заводских рабочих и солдат. Эта атмосфера оптимистичной гражданственной ангажированности сохранялась до начала «холодной войны», когда книгоиздание, следуя примеру СМИ, принялось возводить бастионы между враждебными лагерями, на которые распался мир.

Окончание «холодной войны» не имело положительных последствий ни для книгоиздания, ни для, сказать по чести, прочих областей культуры. Социалистические страны и страны «третьего мира» практически перестали пробуждать в нас любопытство — а ведь именно это любопытство было побудительным стимулом для появления многих замечательных и серьезных книг. Зато на наших глазах сформировалась новая идеология, пришедшая на смену концепции «западная демократия против советского блока». Надежда на рынок, уверенность в его способности преодолеть любые препятствия, готовность пожертвовать ради него всеми другими ценностями — а порой и вера, что рынок есть нечто наподобие демократии потребителей, — вот что сделалось краеугольным камнем издательской деятельности.