Поездки в Великобританию позволяли мне не только вербовать авторов, но и знакомиться с многочисленными молодыми людьми, моими единомышленниками, которые начинали задавать тон в местном издательском мире. Самая интересная компания в то время собралась вокруг «Пенгуина». Стареющий Аллен Лейн, ища главного редактора для «Пенгуина», остановил свой выбор на молодом книготорговце Тони Годвине, и благодаря тому в резиденции издательства — неброском георгианском особняке на Джон-стрит — создалась такая высокая концентрация талантов, какой еще не знало английское книгоиздание. Редакторы Дитер Певзнер, Чарльз Кларк, Тони Ричардсон вдохнули в «Пенгуин» новую жизнь и обеспечили английского читателя широчайшим ассортиментом новаторских книг как в области художественной литературы, так и в других сферах. Придя к ним со списком наших проектов, я встретил самый радушный прием. Факт сотрудничества с «Пенгуином» заметно облегчил нам контакты с другими зарубежными издательствами. Так началось партнерство «Пантеона» и «Пенгуина», которое длилось много лет и воплотило в жизнь, несмотря на разницу в наших «весовых категориях», множество совместных проектов. Спустя много лет, когда из «Пенгуина» ушло несколько ведущих редакторов, я сумел убедить своих коллег по «Рэндом хауз» оказать им финансовую поддержку. Так возникло небольшое независимое издательство «Уайльдвуд» («Wildewood») — полная противоположность той фирмы, из которой позднее вырос «Рэндом хауз Ю. Кей.» («Random House U.K.»). «Уайльдвуд» задумывался как небольшая, серьезная фирма, которая будет заниматься распространением книг в мягкой обложке, выпускаемых «Рэндом» под маркой «Винтидж» («Vintage»), а также розыском новых идей и авторов в Англии. К сожалению, спустя несколько лет эксперимент прекратился.

От Чарльза Кларка я впервые узнал о работах Рональда Лэнга[41], молодого психоаналитика, рьяного критика средневековых методов, все еще применяемых в британской психиатрии. Вместе со своим коллегой Дэвидом Купером Лэнг написал солидный научный труд «Разум и насилие». Но работа «Политика опыта», которую мне дал Кларк, представляла собой нечто радикально иное. То было пламенное полемическое выступление, где опровергалась традиционная точка зрения на сумасшествие и предлагалась альтернативная интерпретация этого явления, а под конец приводились пространные описания галлюцинаций, вызываемых ЛСД. «Политика опыта» вызывала настоящий шок, и вначале я замялся, не зная, как отреагирует на книгу психоаналитический истеблишмент Америки, известный своим непоколебимым консерватизмом. Но мудрый Чарльз посоветовал мне отбросить сомнения — и «Политика опыта» снискала невероятную популярность (издание в мягкой обложке разошлось полумиллионным тиражом), дав начало головокружительной карьере Лэнга. Позднее мы выпустили ряд его замечательных книг по психоанализу, в том числе «Расщепленное Я» и «Я и другие».

Хотя теперь репутация Лэнга, мягко говоря, запятнана — к основном из-за печального финала его карьеры, — профессиональные психоаналитики признают ценность большей части его работ. Его критика внесла немалый вклад в усилия психоаналитиков Европы и США, стремившихся пересмотреть принципы лечения шизофреников. Однако Лэнг оказался жертвой своей колоссальной славы. Упрощенные до предела пересказы его концепции стали элементом контркультуры. Лэнг прослыл апологетом безумия, находящим корень всех душевных болезней в дурном влиянии семьи, а такая идея не могла не пленить молодежь 60-х. Лэнг и сам способствовал этому процессу популяризации, разыгрывая роль этакого гуру — по предложениям импрессарио он разъезжал по США с настоящими гастролями; его лекции привлекали толпы слушателей и возбуждали бурю протестов у коллег. Он начал писать в расчете на вкусы массового читателя. Огромным успехом увенчалась публикация сборника стихов «Узлы», где описывались хитросплетения в отношениях между людьми, и Лэнг превратился в знаменитого автора бестселлеров, подверженного всем сопутствующим этому статусу опасным соблазнам. В своих поздних книгах он лишь повторял уже не раз сказанное; со временем усиливающаяся зависимость от наркотиков и алкоголя взяла свое, и в возрасте шестидесяти двух лет он умер.