Выбрались на броню и Сидорский с Баграевым. В их удрученном молчании было что-то зловеще-странное.

– Ребята, товарищи, что случилось? – Саня обводил экипаж растерянным взглядом.

После паузы Родин пояснил:

– Деревянко, ты – идиот! Идиот, который заехал на минное поле.

– К-какое… минное поле? – упавшим голосом спросил Саня.

– Под нами… Ты не видел таблички с надписями «мины»? – продолжал убивать вопросами Иван.

– Нет… – с ужасом ответил Саня. (Вот так вырвался на оперативный простор!)

– А теперь скажи, голуба, почему ты не поехал направо вдоль позиций, как я тебе сразу скомандовал, а попер прямо? – уже без злости спросил Родин, понимая, что выпутываться из этой гиблой ситуации придется ему, как командиру.

А ведь комбат на карте с ориентирами четко показал всем командирам участок, где немец засеял поле минами – противопехотными и противотанковыми. И теперь по вине этого придурка…

– Не знаю, – убито ответил Саня. – Можете меня расстрелять… Я честное слово не видел этих табличек. Если бы видел, разве бы поехал?

– А черт тебя, дурака, знает, – мрачно ответил командир. – Ну, что делать будем? Саперов не дождемся. Их передали куда-то в распоряжение командира корпуса или еще выше, комбат говорил… Второй раз так уже не повезет, по закону вероятности точно нарвемся на мину. Ладно, поехали, и так, и этак – трибунал. Все на броню, я за механика.

– Товарищ командир, – Деревянко буквально ожил, – разрешите, я сяду за рычаги? Я помню, как ехал, все четко, у меня память идеальная! И дуракам-то везет!

Не раздумывая, Родин согласился:

– Садись. И шуруй по своим следам, только не торопись!

Сидорский и Баграев переглянулись и рассмеялись.

Деревянко поплевал на ладони (ну, родимая, не наступи), и уже через несколько секунд машина пошла по своим следам в обратный путь.

Баграев по традициям предков, чтивших на земле Осетии своего покровителя Георгия Победоносца, в мыслях обратился к небесному воину за защитой и оберегом.

Сидорский, лежа на трансмиссии рядом с Русликом, думал, что погибать сейчас никак нельзя, впереди ждет освобождения его родная Белоруссия, растерзанная фашистским зверем, ждет его деревня, отец и мать, бабушки и дедушки; об их судьбе он ничего не знал.

У Родина, сидевшего на башне, мысли были гораздо приземленнее. Если нарвемся на мину, шансов уцелеть меньше всего у механика-водителя, остальные, в лучшем случае, отделаются контузиями и переломами. А ему, как командиру, – верный трибунал за глупость, головотяпство и преступную халатность, приведшие к потере танка и гибели членов экипажа. На ровном месте… Или сразу шлепнут, или в штрафной батальон к матушке-пехоте.

Жизнь и судьба всего экипажа в буквальном смысле были в руках Сани Деревянко. Никогда еще: ни в колхозе на гусеничном тракторе, ни в учебке на «валентайне» или американском танке «шерман» он с такой осторожностью, чуткостью и предельным до звона в ушах вниманием не вел машину.

Не везде каменистая земля приняла отпечатки траков, здесь уже по памяти и интуиции Деревянко повторял свои зигзаги в обратную сторону.

Когда до опорного пункта оставалось менее 100 метров, под левой гусеницей рвануло. Танк даже не тряхнуло, но душа у Саньки ушла в пятки. К счастью, они наехали всего лишь на противопехотную мину, для стальных траков это все равно, что укус комара…