Подъем по лестнице мог бы показаться настоящей пыткой, если бы не гениальное решение архитекторов — перила. Боги, в этот момент я был поистине счастлив что некие неизвестные строители водрузили на стены эти перекладины. Держась за них, как грешник за паутинку Будды, я с каждым шагом приближался к свету. И вскоре, спустя примерно пол часа и двадцать ступеней, мои глаза вспыхнули от нестерпимой рези. Как бы то ни было, а подвал это вам не открытая поляна. Инстинктивно прикрыв лицо рукой, я стал ждать когда хоть немного попривыкну к этой ослепительной белизне. Когда же пришло время продолжить путь, я рефлекторно потер подбородок. Лучше бы этого не происходило.

Я, конечно, подозревал, что провел в отключке приличное количество времени, но рассчитывал на пол дня, максимум день. И все эти надежды были вдребезги разбиты, когда я подбежал (вернее доковылял) до зеркала. Из этого завсегдатая дамских комнат на меня смотрело вовсе не лицо молодого мужчины, а нечто невразумительное, больше похожее на обезьяну. Волосы отросли и теперь закрывали плечи, спутанная борода больше походила на привет арабским странам, а единственным свободным местом от растительности были нос и глаза. С неким трепетом ощупывая некогда девственно гладкое лицо я с каждой секундой терял хладнокровие. Возможно именно поэтому я не обратил внимание на истошный визг, свист ветра и цветок боли на затылке. Когда же я заваливался на бок, то успел увидеть одну из служанок, до белых костяшек сжимающую в руках некое подобие сковородки.

Что ж, прогресс на лицо. На три странные побудки, у меня одна нормальная. Обычно я списывал это на частые посещения лекарского корпуса, но сейчас просто уверен в том что за хорошее утро нужно заплатить больным организмом. Не открывая глаз я подвернул под себя обнаружившееся одеяло и, уткнувшись лицом в подушку, решил продолжить пускать пузыри. И это бы мне удалось если не страшная картина, так не кстати всплывшая в непокорном сознании. Узрев лицо, больше похожее на не самую кошерную часть тела какого-нить гамадрила. Я как ошпаренный, извернувшись ужом, принял сидячее положение и стал лихорадочно ощупывать свое лицо. И как ни странно, ничего кроме нещадно горевшей кожи я не обнаружил.

Оглядевшись, я осознал себя сидящем на довольно просторной кровати, в не самой большой комнате, что я видел в местных поместьях. Так себе помещеньеце. Не больше полусотни квадратных метров. На стенах портреты каких-то людей. Вот на меня с презрительной усмешкой смотрит милая леди с золотистыми волосами и карими глазами. Чуть повыше можно увидеть тучного мужчину, что, впрочем, не мешает ему выпячивать грудь, на которой сложно найти место куда можно было бы приткнуть очередной орден, коих у него было в достатке.

Наверняка все это бесспорно знаменитые личности, некогда побывавшие в этой комнатке. Так вроде было принято у местной знати. Если побывал у тебя на огоньке один из представителей дворянства, будь любезен повесь его портрет в гостевых апартаментах.

Но искал я вовсе не признаки популярности своего учителя, а весьма необходимый предмет утреннего туалета. И, о чудо, он нашелся на тумбочке, стоявшей у изголовья кровати. Схватив маленькое зеркальце я стал осматривать глядевшую на меня физиономию. Ну а ничего так, все так же не красавец, но и не урод. Вполне себе стандартная внешность. Разве что теперь, после всех этих приключений лицо приобрело несколько новых штрихов. Тонкий шрам на правой скуле, кажется мне туда как-то раз Младший заехал латной перчаткой. Ух и отдубасили мы тогда друг друга, а повод… а повод я уже и не помню.