Иногда я забываю, что мне весело. И зависаю взглядом, улыбка стекает.

Парни прессуют, заливают меня вискариком, веселят…

Тему Царевны не поднимают.

Вырубаемся на балконе, на ворсистом ковре под пьяные медленные разговоры.

— Оооо… — будит нас с утра Алëна. — Вы совсем уже оборзели? У вас режим!

Мычим, отказываясь просыпаться.

— Балбесы! — забирает бутылки. — Всë Бесу расскажу!

Не расскажет… Но сама люлей навешает, конечно.

Разлепляем глаза на запах куриного бульона.

— Алëночка Максимовна, мы тебя любим! — подлизываюсь я.

— Всë равно расскажу! — кричит из кухни.

Последним попав в душ, выхожу, присаживаюсь за стол. Супчик…

— Ммм! — со стоном удовольствия закрываю глаза, втягивая запах.

— Ну, ладно тебе, у нас у Яшина горюшко, — примиряюще рисует по Аленкиному плечу спирали Марат.

— Какое горюшко? — настороженно.

— У него чувства без варианта на ответку…

— Потому что не бухать надо, а девушку завоёвывать, — фыркает Алёна, раздавая нам угольные таблетки и аскорбинки.

— Не… Не… Нет! — перебивая друг друга взмахивают руками парни. — Без варианта.

— Так не бывает.

— Бывает!

— Ну что она замужем и семеро по лавкам?

— Хуже.

Хуже, да. Аппетит тут же пропадает.

Выпускаю из пальцев ложку, ухожу на балкон. Ищу по карманам сигареты.

— Я их выкинула, — заходит Алёна. — Хватит, Вань. Саморазрушение никогда проблем не решало. И любви не заменяло. Ни родительской, ни женской.

Взъерошивает волосы мне.

— А вот горячий супчик — да!

Аленка хорошая…

Улыбаюсь, опуская взгляд.

— А есть таблетки какие-нибудь от чувства этого стремного?

— Есть, Вань.

— Пропиши.

— Нет. Любовь такая вещь, её второй раз в жизни может и не случиться. Даже если она безответная, её всё равно стоит прожить. Иначе, так и останешься — неполноценным.

— Какие вы женщины, жестокие…

— Давай, давай… — отправляет меня за стол.

Отбирает у нас солёные помидоры.

— Взвешивание завтра утром у кого?

А они такие вкусные! Мы дружно ноем. Но она непреклонна.

Обуваемся в прихожей. Марат берёт сумку с формой, у нас с Ромкой есть запаска в зале. Мы периодически ночуем где придется, в отличие от Мара.

Ромка делится жвачкой, чтобы Бес не спалил наше амбре.

Мар целует Алёнку, закрывая, глаза.

Неожиданно ловлю его эмоцию. Она бьёт так пронзительно в сердце, ускоряя его. И совсем другая… Не такая как у меня. Он кайфует от своей, а я загибаюсь…

Может, ну его нахер, эту полноценность?

Его нет…

Вторые сутки.

Родители нервничают.

— Почему ты просто не прикажешь ему вернуться? — спрашиваю у отца.

— Я могу только попросить. Я попросил, он отказал.

— Ты же ему заплатил.

— О чем ты? — опускает газету.

— Четыре миллиона.

— Подслушивать нехорошо, дочь. Иван не брал у меня никаких денег. Это деньги из бюджета, и выделены они на содержание детской группы спортсменов-сирот. Поэтому, прошу не придумывать, ладно?

— Мм… Понятно. Чехлы ему куплю, — закатываю глаза.

— Какие ещё чехлы?

— Для крыльев. Брат-то у меня ангел…

С членом.

— Не ангел. Но парень хороший. Прекрати его кусать.

— А я вот у вас не очень…

— Яся, мы тебя очень любим. Ну чего ты? — целует в макушку мама.

— Борис, ты выяснил — где он? — говоря по телефону, уходит к себе в кабинет отец.