… это час, когда криворогие выходят на влажные тропы, ведущие к воде, и ревут. Деревья гнутся от их рева. А потом настает час, когда всех дураков сажают в лодки и отправляют по лунным дорожкам вверх по реке. Считается, что их забирает к себе луна. Вода у берегов становится сладкой и остается такой до рассвета. Тот, кто успеет ее выпить, станет дурачком…
Я рассмеялся и пролил на майку немного вина.
– Зачем же тогда пить? – спросил я шепотом. – Если это так опасно?
– Нет человека счастливее, чем настоящий дурак, – ответил невидимый рассказчик. Судя по голосу, Сфинкс. Хотя я уже путал голоса. Слишком много выпил, наверное. Стакан все время наполнялся сам собой, а под правым боком, упираясь горлышком в ребра, торчала пустая бутылка. Отодвинуть ее мне было лень.В черном лесу василисков немного. Они почти выродились, не у всех взгляд смертелен. Но если забрести подальше вглубь, туда, где кора деревьев покрыта светящимся фиолетовым мхом, оттого что они не видят света, там уже можно встретить настоящего. Поэтому туда никто не ходит, а из тех, кто пошел, мало кто вернулся, а из вернувшихся никто не встречал василиска. Так откуда же мы знаем, что они там есть?…
Меня толкнули.
– Эй, твоя очередь. Давай, расскажи что-нибудь.
Я потер лицо. Липкими пальцами. И облизал их. Сонный дурман уносил меня по лунной реке. Прямо в объятия криворогих.
– Не могу, – честно признался я. – Не знаю ничего похожего на эти истории. Я вам все испорчу.
– Тогда давай стакан.
Я протянул стакан в направлении голоса:
– «Хвойного», пожалуйста. Но поменьше. В ушах шумит, – я настаивал на «Хвойном», потому что три другие бутылки Табаки при мне со зловещей ухмылкой доливал из банки с чилийскими перчиками, и я не был уверен, что выживу, попробовав то, что в результате получилось.
– А тут и так почти не осталось. Но ты смотри не засни. В Ночь Сказок нельзя спать. Это невежливо.
– И часто у вас бывают такие ночи?
– Четыре раза в году. Посезонно. А еще Ночь Монологов, Ночь Снов и Самая Длинная Ночь. Эти по одному разу. Две из них ты уже пропустил.
Мне вернули стакан.
– Ночь Большого Грохота – когда Горбач падает со своей верхотуры, – продолжал бубнить голос. – Ночь Желтой Воды, когда Лэри вспоминает детские привычки… Кстати, проверьте его. Он уже два круга пропустил.
Где-то в ногах кровати начали проверять Лэри. Судя по долетавшим оттуда охам и стонам, он спал.
– Штрафной рассказ с тебя, соня, – сказали ему.
Лэри зевнул, как тигр, и долго молчал.
– Одна симпатичная девчонка как-то раз попала под поезд, – донеслось наконец сипло и безнадежно.– Все, заткнись. Можешь спать дальше.
С блаженным всхлипом Лэри рухнул куда-то, откуда его чуть раньше выкопали, и тут же захрапел. Я рассмеялся. Там, где я облился, рубашка липла к телу. Магнитофон горел красным глазом.
… если Волосатой надо что-то услышать, она делает дырку в стене, а если ей надо что-то увидеть, она посыпает крыс. Рождается она в фундаменте дома, и живет, пока дом не рухнет. Чем дом старше, тем Волосатая крупнее и умнее. У нее бывают свои любимчики. Тем, кого она любит, на ее территории хорошо и спокойно, а другим – наоборот. Древние называли ее духом очага и делали ей подарки. Считалось, что она защищает от нечистой силы и дурного глаза…