В действительности все получилось не так скверно, как ожидалось. А скорее всего, я был в очень уж плохом состоянии, чтобы полностью оценить искусство доктора Сомерсет и ее присных. Обычно считают, будто измученного, изнуренного субъекта сломить гораздо проще, нежели здорового — однако на сей раз возникло исключение из общего правила.

Я оказался чересчур слаб, и воспринимал происходящее почти в качестве очередной главы из больничного кошмара. А уж к туманным и болезненным больничным кошмарам успел чуток притерпеться за две недели.

На размышление покорному слуге отвели целые сутки, да еще и следующую ночь в придачу. Большую часть упомянутого времени я провалялся в постели и прилежно отоспался впрок, велев себе не думать о плохом. Даже последний болван понял бы свойство предстоявших собеседований, касавшихся участи поганого воздушного извозчика, про которого я и впрямь ничегошеньки не припоминал. Зачем же брать неприятности взаймы у будущего, размышляя над ними загодя?

На второй вечер меня принялись приуготовлять. Словно для операции: очищающие пилюли, клистиры, полный запрет есть и пить. Поутру — дальнейшие меры, долженствовавшие уберечь аккуратную и чистую камеру от моих непроизвольных и неблаговонных выделений. Укол под лопатку. В обычной клинике это была бы инъекция успокоительного или обезболивающего снадобья, но я подозревал, что по кровеносной системе начала блуждать «сыворотка истины»... Скополамин?

Словечко выпрыгнуло на поверхность сознания откуда-то из глубины. И я отверг его. Ибо, неведомо когда, слыхал, будто скополамин полагают нынче старомодным и малополезным препаратом. В подобном вертепе наверняка сыскались бы средства поновее и получше.

Иглу вводил доктор Кэйн. После чего меня усадили в кресло на колесах — это почетное задание поручили светловолосому Томми Траску — и резво покатили к главному корпусу, где господин Дуган исполнил обязанности швейцара, гостеприимно распахнул боковую дверь и пропустил все честное шествие в чертог Торквемады.

Несколько безумцев (или наркоманов), отрешенно слонявшихся меж деревьями на обнесенных колючей проволокой лужайках, не обратили на покорного слугу ни малейшего внимания. А возможно, размыслил я, и глядеть-то не на что. Возможно, я по-прежнему валяюсь на койке в Принце Руперте и вижу дурацкий цветной сон. Ведь немыслимо же! Тебя прилюдно и с великой помпой везут в доморощенное гестапо, а окружающим хоть бы хны! Ни ухом не ведут, ни глазом не моргают!

Хотя, пожалуй, в этом рассуждении я был не прав. Обитатели санатория попросту не желали показаться грубыми и бестактными. Буйнопомешанного, которого даже пришлось помещать в надежно охраняемый «Гиацинт», направляют на первую лечебную процедуру... Ведь нельзя же пялиться без зазрения совести, надобно пощадить беднягу!

Траск вручил подопечного Дугану, коему выпала привилегия доставить меня в августейшее присутствие доктора Сомерсет. Доктор Кэйн приотстал и скрылся из виду. Колоть сыворотку — одно, а присутствовать при отнюдь не целебных сеансах электрошока — совсем иное.