— Это не я. Мой отец осужден по делу 14 декабря. На вечную каторгу, по первому разряду.

Питовранов мысленно присвистнул. Что у ссыльных декабристов, лишенных дворянства, детей записывают в государственные крестьяне, он знал, но приговор по первому разряду получили немногие.

— Послушайте, а живите у меня. Право, я буду рад, — сказал Михаил Гаврилович вслух.

— Спасибо, — просто ответил сын каторжника. — Это кстати.

— Только у нас шумно бывает по ночам.

— Ничего. Я могу спать, даже когда на Ангаре лопается лед.

Пригласить в постояльцы малознакомого человека Мишель надумал опять-таки из любознательности. О декабристах много говорили, очень интересовались их трагической судьбой, но из глубины сибирских руд никто в столицу еще не воротился, даже помилованным это было строжайше воспрещено. Здесь же появлялся шанс узнать всё из первых рук.

Ларцев, правда, не был похож на говоруна, и подход к нему требовался нелобовой. Но в подобных делах Питовранов считал себя мастером.

Не заводя гостя в нумер, он сразу отправился на ресторанную кухню и велел повару Прокопию Ивановичу подать к столу всё самое лучшее и побольше. У повара Мишель ходил в фаворитах, отказа ему ни в чем не было.

— Уху кушать будешь стерляжью, — строго сказал Прокопий Иванович. — Расстегаев не дам, они нынче не задались. Пирожки с вязигой — те да, хороши. На горячее твоих любимых баварских сосисок дам и каплуна. Как твой гость насчет каплуна?

— Мне все равно что есть, — ответил Ларцев, и повар за это сразу его не полюбил.

Под закуску — паюсная икра, финская селедка, хрустящие артишоки — Мишель невинно поинтересовался:

— Статья ваша подписана «Адриан Ларцев», а какое ваше отчество?

— Дмитриевич, — сказал молодой человек. Вместо всех разносолов он съел лишь кусок черного хлеба с солью, от перцовой настойки отказался.

Тут-то Питовранов в него и впился.

— Странно. Я в свое время очень интересовался декабристами, но что-то не припомню среди заводил, которые получили приговор первого разряда, никакого Дмитрия Ларцева.

— Мой отец не был заводилой. Он приплыл из-за границы прямо накануне восстания и на Сенатскую площадь угодил случайно. Будучи арестован, очень рассердил царя, сказав, что монархическая власть оскорбительна для человеческого достоинства, а еще потребовал, чтобы «Николай Павлович» ему не тыкал. Получил вечную каторгу по личному распоряжению императора, за дерзость.

Мишель поневоле усмехнулся.

— Как наш Атос! Он повел бы себя точно таким же образом и тоже угодил бы в вечную каторгу за пустяк.

— Атос? Кто это? Что за странное имя? — спросил Адриан Дмитриевич.

— Это кличка. Нас трое приятелей с мушкетерскими прозвищами. Я — Портос, а еще есть Арамис.

— Почему с мушкетерскими? — удивился Ларцев.

Еще больше поразился Мишель.

— Вы не читали роман Александра Дюма?

— Я не читаю романов. В них содержится слишком мало сведений, заслуживающих доверия.

В самом деле экземпляр, подумал Михаил Гаврилович.

Экземпляр быстро съел тарелку ухи, одну сосиску и отодвинулся от стола. Питовранов еще и с первым не закончил — он имел обыкновение съедать каждого блюда по две тарелки.