— Ладно, — решился Генка, — поеду.

— Вот здорово! — обрадовался Миша. — Из Бахмача напишешь отцу письмо. Так, мол, и так, уехал в Москву, к тете Агриппине Тихоновне. Прошу не беспокоиться. И все в порядке.

Они пошли вдоль эшелона. На одном вагоне мелом написано “Штаб”. К стенам вагона прибиты плакаты. Миша принялся объяснять Генке, что на них нарисовано:

— Вот царь, видишь: корона, мантия и нос красный. Этот, в белой рубахе, с нагайкой, — урядник. А вот эта змея с тремя головами — это Деникин, Колчак и Юденич.

— А это кто? — Генка ткнул пальцем в плакат.

На нем был изображен толстяк в черном цилиндре, с отвисшим животом и хищным, крючковатым носом.

Толстяк сидел на мешке с золотом. С его пальцев с длинными ногтями стекала кровь.

— Буржуй, — ответил Миша. — На деньгах сидит. Думает всех за деньги купить.

— А почему написано “Антанта”?

— Это все равно. Антанта — это союз всех буржуев мирового капитала против Советской власти. Понял?

— Понял… — неуверенно проговорил Генка. — А почему здесь написано “Интернационал”? — Он показал на прибитый к вагону большой фанерный щит.

На щите был нарисован земной шар, опутанный цепями, и мускулистый рабочий разбивал эти цепи тяжелым молотом.

— Это Интернационал — союз всех рабочих мирового пролетариата, ответил Миша. — Рабочий, — он показал на рисунок, — это и есть Интернационал. А цепи — Антанта. И когда цепи разобьют, то во всем мире наступит власть рабочих и никаких буржуев больше не будет.

Наступил день отъезда.

Вещи погрузили на телегу. Мама прощалась с дедушкой и бабушкой. Они стояли на крыльце, маленькие, старенькие. Дедушка — в своем потертом сюртуке, бабушка — в засаленном капоте. Она утирала слезы и плаксиво морщила лицо. Дедушка нюхал табак, улыбался влажными глазами и бормотал:

— Все будет хорошо… все будет хорошо.

Миша взгромоздился на чемодан. Телега тронулась. Она громыхала по неровной мостовой, подскакивала, наклоняясь то в одну, то в другую сторону. Когда телега свернула с Алексеевской улицы на Привокзальную, Миша в последний раз увидел маленький деревянный домик с зелеными ставнями и тремя вербами за оградой палисадника. Из-под штукатурки торчали куски дранки и клочья пакли, а в середине, меж двух окон, висела круглая ржавая жестянка с надписью: “Страховое общество “Феникс”. 1872 год”.

Прижавшись лицом к стеклу, Миша смотрел в черную ночь, усеянную светлыми точками звезд и станционных огней. Протяжные гудки и пыхтение паровозов, лязг прицепляемых вагонов, торопливые шаги кондукторов и смазчиков, сновавших вдоль поезда с болтающимися светляками ручных фонарей, наполняли ночь тревогой, неведомой и тоскливой. Миша не отрываясь смотрел в окно, и чем больше прижимался к стеклу, тем яснее вырисовывались предметы в темноте.

Поезд дернулся назад, лязгнул буферами и остановился. Потом снова дернулся, на этот раз вперед и, не останавливаясь, пошел, громыхая на стрелках и набирая скорость. Вот уже остались позади станционные огни. Луна вышла из облаков. Серой лентой проносились неподвижные деревья, будки, пустые платформы… Прощай, Ревск!