Вот ведь как получается — поединок поединку рознь. Можно разобрать правила боя, его техническую «начинку», однако все это будет некое следствие, то есть провидение предварительной идеи. И потому исходить будем от идеи, от того, что и двигало общественным сознанием при сотворении конкретики форм и действий.
Поединок у славян соединился с тремя измерениями бытия: воинским, земледельческим и общеродовым.
Воинское начало, как правило, утилитарно. В нем большая часть усилий и забот обращается профессиональным навыком. Хотя для человека непосвященного многое в такой системе покажется причудами и театральщиной. Особенно это касается специфических степеней совершенства. Жизнь не должна быть однородной, каждый ее шаг человек стремится подчинить узнаваемости и самобытной свойственности. Отсюда и смена степеней развития обставляется пышно и как особое таинство. Таинства эти принято называть инициациями, другими словами — началом, или предварением чего-либо. Ребенок в воинских родах, родах, еще поклоняющихся языческой идее, то есть имеющих свое собственное обожествленное воинское начало, свою родовую воинскую этику и мораль, свою систему кодирования и передачи знаний, гак вот, ребенок в этих родах обращен к инициациям с младенчества. Безусловно, о важности обрядового действия здесь говорить не приходиться. Инициация в большинстве случаев — условность. Однако все то, что она собой предваряет, будет формировать мировоззрение, поведенческие нормы юноши и, безусловно, дает ему право на приобщение к профессиональному опыту своего племени.
Искусство поединка среди родового воинства Руси обожествлялось. Нашему сознанию сейчас уже не под силу распознать, в чем глубинное различие между воинственными образами славянских богов — Руевитом, Ярым, Трояном, и Перуном. Только ли родоплеменная теология разводит их, единых в своей идее? Не будем предаваться глубокомысленному разбору, поскольку он сродни рассуждениям о вкусности плодов, которые сам никогда не ел. Так или иначе, действие борьбы, поединка соединялось с тканью самого обожествленного образа или, по меньшей мере, одухотворялось им.
Соответственно, какие-то ритуальные формы посвящались самому богу, в прославлении или призывании его. Подобные поединки проводились перед великими, судьбоносными битвами, поединщики символизировали полярные силы: добро и зло. Вспомним упоминавшиеся масленичные бои ряженых для привлечения весеннего солнца. Этот же поединок часто переносился и на поле брани, предваряя битву, где каждый соперник уже представлял свой народ. Об идейном влиянии исхода подобного поединка говорит тот факт, что он иногда приносил победу одному из воинств без кровопролитной битвы. Так было в 993 году, когда киевский кожемяка выиграл сражение с печенегом, так было и в 1022 году, когда князь Мстислав Владимирович, убив в рукопашном поединке Редедю, обратил в суеверное бегство войско косогов.
Ритуальный поединок, свойственный чисто воинской культуре, прочно соединился с погребальным обрядом — тризной, переняв и само название обряда. Шумное похоронное действо пронизывает всю историю человечества, углубляясь в древний каменный век — палеолит. Поединок в данном случае призван опять же не выявлять сильнейшего, а выразить общее мнение об умершем. Чем ярче действие, тем больший статус придавался покойнику, и тем достойнее его место в загробной стране героев. Сознание народа сохранило тризну, вытеснив архаизмы и заменив погребальный курган снежной горой. До сих пор еще детвора играет в «Царя горы» и не предполагая, что стоит за этой игрой. Кстати, именно «Царем горы» обратил я когда-то внимание специалистов к проблеме славянского ритуального поединка. Было это на II Виноградовских чтениях, проводимых Академией педагогических наук. Нашлись потом и продолжатели… приписавшие идею себе, как некто Туманов из Челябинска, способности которого не позволили ему хотя бы изменить текст журнала «Клуб», впервые напечатавшего уроки славяно-горицкой борьбы.