– Нет…
– Цензор Катон обвинил Африканского и его командиров в моральном разложении. А Марий скорее придерживается принципов цензора Катона, чем Сципиона Африканского. Я ясно выражаюсь?
– Нет, – Люсий побледнел.
– А я думаю, ясно, – улыбнулся Сулла. – Ты ластишься к красивому мужчине. Я не могу обвинить тебя в женоподобности, но если ты будешь продолжать строить глазки Гаю Юлию – который, кстати, доводится тебе родственником – думаю, ты потеряешь свою красивую голову. Страсть к мужчинам никогда не числилась среди доблестей римского воина. Это – порок. Если бы это была женщина, пусть даже публичная, пусть даже из захваченного города… Ты должен познать хотя бы одну, в конце концов.
Люсий скорчил гримасу:
– Времена меняются. Теперь это развратом не считают.
– Ошибаешься насчет времен, Гай Люсий. Возможно, ты и хотел бы, чтобы они переменились. Но, уверяю, ты заблуждаешься. Нет места, менее подходящего для подобных развлечений, чем армия Гая Мария. Берегись, если он об этом узнает!
Ломая руки, Люсий закричал со слезами в голосе:
– Я сойду с ума!
– Успокойся. Просто будь настороже. Научись распознавать тех, кто питает к тебе подобные чувства. Не знаю, как – никогда не попадал в такой переплет. Если хочешь чего-то в жизни достичь, настоятельно советую тебе, Гай Люсий: оставь эти замашки. Если не сможешь – хотя бы выбери себе достойного партнера.
И, улыбаясь, Сулла пошел прочь.
Прокураторы, ответственные за пищу и фрукты, уже заключили договоры с жителями окрестных деревень. Воины должны были построить у подножия холма амбары для зерна. К лагерю потянулись обозы с продовольствием.
Наконец, Сулла решил, что пора выступать и отправился к Марию. Тот что-то писал.
– У тебя есть время? – спросил Сулла. – Мне кажется, пора выступать.
Марий оторвался от бумаг и поднял на него глаза.
– Тебе пора подстричь волосы. Еще немного, и ты будешь похож на танцовщицу!
– Очень остроумно! – сказал Сулла, не двигаясь с места.
– Выглядит неряшливо, – пояснил Марий.
– Только сейчас заметил? Думаю, ты слишком много смотришь в бумаги…
– Ты и говоришь, как танцовщица… А почему ты решил, что пора выступать?
– Скажу. Но – когда буду уверен, что у стен нет ушей.
Отложив бумаги, Марий поднялся. Они молча пересекли лагерь, ловя на себе любопытные взгляды, и остановились около холма так, чтобы ветер относил слова в сторону.
– Ну, в чем дело? – спросил Марий.
– Я начал отращивать волосы еще в Риме, – ответил Сулла.
– Ладно, не будем об этом. Ты ведь не за этим ко мне пришел?
– Я собираюсь в Галлию, – заявил Сулла.
Марий насторожился:
– Ого! Продолжай, Луций Корнелий.
– Все неудачи нашей кампании кроются в нашем полном невежестве. Мы недооцениваем германцев. Знаем, что они – кочевники, и только. Кто они, откуда и куда идут, каким богам молятся, почему кочуют, как организованы, как живут? Мы даже не разобрались, почему они, разбив наши войска, тут же уходят из Италии.
Марий впервые подумал, что, в сущности, плохо знает Суллу.
– Продолжай, продолжай.
– Перед отправлением из Рима я купил двух новых рабов. Они путешествуют со мной, они и сейчас здесь. Один из них – из галлов Карнунта, которые властвуют над всеми окрестностями. У них странная религия – они верят, что деревья живые, имеют души. В общем, что-то в этом роде. Нам это трудно понять. Другой раб – германец, из кимвров, захваченный в Норикуме. Я держу его отдельно от остальных. Никто не знает о его существовании.