Неудивительно, что большинство критиков называло фильм худшим примером идеологической коконизации:
«Нетрудно понять, почему ему захотелось снять фильм в то время, когда люди открыто и искренне выражают свои эмоции, или почему ему нравится строить деревню, непроницаемую для внешнего мира. Он не снимает кино. Он создает коконы»>9.
Желанием, лежащим в основе фильма, таким образом, является желание воссоздать замкнутый мир подлинности, в котором невинность защищена от разлагающего воздействия современности:
«Все это для того, чтобы защитить вашу невинность от вреда, который могут причинить вам „твари“; желание защитить ваших детей от погружения в непознанное. Если эти „твари“ причинили вам вред, вам захочется, чтобы они не навредили вашим детям, а младшее поколение может быть готово рискнуть»>10.
При более пристальном рассмотрении фильм оказывается куда более двусмысленным. Когда рецензенты замечали, что «действие фильма происходит в землях Г. Ф. Лавкрафта (суровая зимняя палитра Новой Англии; намек на межродственное скрещивание; осторожные упоминания о „Старых“, „Тех, чье имя не называют“»)>11, они, как правило, забывали отметить политический контекст. Живущая натуральным хозяйством община конца XIX столетия намекает на многочисленные эксперименты в духе утопического социализма в Америке. Это не означает, что лавкрафтовский намек на сверхъестественный ужас — это лишь маска или ложная приманка. У нас есть два мира: современное открытое «общество риска» и безопасность старого уединенного мира смысла, но ценой смысла является, разумеется, конечное замкнутое пространство, охраняемое неназываемыми чудищами. Зло не просто исключено в этом замкнутом утопическом пространстве — оно трансформируется в мифическую угрозу, с которой община заключает временное перемирие и из-за которой оно должно постоянно поддерживать чрезвычайное положение.
Опция «удаленные сцены» на DVD часто заставляет зрителя согласиться с тем, что режиссер был прав, решив удалить эти сцены. Вообще говоря, DVD-версия «Таинственного леса» — это особый случай. В одной из удаленных сцен показана тренировка: Уокер звонит в колокол, подавая сигнал, что следует скорее бежать в погреб. В нем нужно прятаться в случае нападения тварей. Все выглядит так, словно подлинная общность возможна только в условиях постоянной угрозы, постоянного чрезвычайного положения>12. Эта угроза обставлена, как мы знаем, узким кругом, «старейшинами» общины, в лучших «тоталитарных» традициях. Чтобы не позволить непосвященной молодежи покинуть деревню и уйти через лес в упадочнические города, само зло должно быть удвоено: «реальное» зло позднекапиталистического социального распада должно быть перенесено в архаическое волшебно-мифологическое зло «чудищ». Зло — это часть самого узкого круга: оно выдумано его членами. Здесь мы, как кажется, возвращаемся к «Человеку, который был четвергом» Честертона, повести, в которой самый высокий полицейский чин — это то же лицо, что и самый опасный преступник, разыгрывающее борьбу с самим собой. Почти по Гегелю, внешняя угроза, с которой борется община, оказывается ее собственной внутренней сутью…