— Что это? — спросил Максим.
— А ты что, не понял? — переспросил Никита с некоторым, как показалось Максиму, злорадством. — Это нас в косяк забили.
— Кто? Менты?
— Откуда я знаю, — сказал Никита.
— Я, кажется, ногу сломал, — пожаловался Максим.
— Так тебе и надо, — сказал Никита. — Я сколько раз говорил: не верти пятки без табака. Но теперь уже, конечно, никакой разницы. Сейчас такое будет…
— А что будет?
— А ты, Максим, сам подумай.
Но думать уже не было нужды. Опять потянуло ветром, на этот раз он принес с собой густые клубы дыма, и Максим с Никитой надолго закашлялись. Максим почувствовал волну обжигающего жара и увидел в щелях между досками красные отблески пока далекого огня. Потом все вокруг опять заволокло дымом, и Максим зажмурился — держать глаза открытыми стало невозможно.
— Никита! — крикнул он.
Никита не отвечал.
«Так, — стал соображать Максим, — я в самом конце, а косяк — это затяжек восемь. Две уже было. Значит…»
На Максима обрушилась новая волна жара, и он почувствовал, что задыхается. По его рукам и лицу потек горячий деготь.
— Никита! — опять позвал он и попытался приоткрыть глаза. Сквозь дым сверкнуло багровое сияние, уже близкое, и там, где раньше звучал Никитин голос, раздался оглушительный треск. Максим с трудом отвернул голову от дыры, в которую стягивался весь дым, и попытался вдохнуть немного воздуха. Это удалось.
«А если короткий косяк, — с ужасом подумал он, — то ведь и за пять тяг можно… Господи! Если ты меня слышишь!»
Максим попытался перекреститься, но руки были намертво зажаты наваленными вокруг ящиками.
— Господи! Да за что это мне? — прошептал он.
— Неужели ты думаешь, — послышался громовой и одновременно задушевный голос из отверстия, в которое стягивался дым, — что я хочу тебе зла?
— Нет, — закричал Максим, вжимаясь в бетон от подступившего жара, — не считаю! Господи, прости!
— За тобой нет никакой вины, — прогремел голос. — Думай о другом.
10. Полет над гнездом врага
По крыше автобусной остановки барабанил дождь. Наташа сидела на узкой железной лавке, забившись в холодный стеклянный угол, и плакала. Рядом сидел Сэм и ежился от долетающих брызг.
— Наташа, — позвал он, пытаясь отвести ее руки от лица.
— Сэм, — сказала Наташа, — не смотри на меня. У меня глаза потекли.
— Тебе надо успокоиться, — сказал Сэм. — Выпить чего-нибудь или…
Он сунул два пальца в нагрудный карман рубашки, вынул оттуда длинную папиросу со скрученным концом, похожим на наконечник стрелы, и, с некоторым сомнением осмотрев ее, сунул в рот. Прикурив, он пару раз затянулся и похлопал Наташу по плечу.
— На вот, попробуй.
Наташа осторожно выглянула из-под ладоней.
— Что это? — спросила она.
— Марихуана, — ответил Сэм.
— Откуда у тебя?
— Не поверишь, — сказал Сэм. — Иду сегодня утром по набережной, она еще пустая была, и слышу — копыта стучат. Оборачиваюсь, смотрю — скачет всадник, весь в черном, в длинной такой бурке. Подъезжает ко мне, коня — на дыбы, и протягивает папиросу. Я и взял. И тут конь как заржет…
— А дальше? — спросила Наташа.
— Ускакал.
— Очень странно.
— Да нет, — сказал Сэм, — это, по-моему, древний татарский обычай. Я что-то похожее читал у Геродота, еще в колледже.