К тому времени я бы уже жевал железнодорожный костыль, имейся у меня таковой, однако Вулф отчаянно пытался изображать безмятежность. Между половиной десятого и половиной одиннадцатого он установил рекорд, предприняв аж четыре экспедиции к книжному шкафу и поочередно берясь за различные книжки.

Я брюзгливо поинтересовался:

– Что, не терпится?

– Да, – ответил он спокойно. – А тебе?

– И мне.

Незадолго до одиннадцати началось. Зазвонил телефон, и я схватил трубку. Это оказался Билл Дойл. Он тяжело дышал.

– Совсем запыхался, – выдавил Билл. – Как только объект ушел оттуда, так сразу же резко поумнел и принялся откалывать номера. Мы дали ему засечь Эла и сбежать от него – ну, вы знаете, как Сол это проделывает, – но даже тогда, черт возьми, чуть не потеряли его! Он добрался до угла Восемьдесят шестой улицы и Пятой авеню, а оттуда направился в парк. Там на скамейке сидела женщина с колли на поводке, и он остановился и стал точить с ней лясы. Сол считает, вам лучше приехать.

– Я тоже. Опиши женщину.

– Не могу. Я держался сзади и не приближался к ней.

– Где Сол?

– На траве за кустом.

– А ты где?

– В аптеке. Угол Восемьдесят шестой и Мэдисон-авеню.

– Дуй к входу в парк на Восемьдесят шестой. Я еду. – Я развернулся и бросил Вулфу: – Объект в Центральном парке. Встретился и завел беседу с какой-то женщиной с собакой. До скорого.

– Ты вооружен?

– Конечно. – Я стоял в дверях.

– Арчи, имей в виду, они могут пойти на крайности.

– Еще посмотрим, кто кого!

Выскочив за дверь, я слетел с крыльца и помчался за угол. Херб сидел в своем такси и слушал радио. Завидев мое стремительное приближение, он выключил его и, когда я запрыгнул в машину, уже завел двигатель.

– Угол Восемьдесят шестой и Пятой, – бросил я ему, и мы рванули.

На север мы помчали по Одиннадцатой авеню, а не по Десятой, потому что там везде сплошные светофоры, так что даже толком разогнаться невозможно. На Одиннадцатой же, пока горит зеленый, можно отмахать двенадцать или даже больше кварталов, если нестись на всех парусах, а именно так мы и делали. На Пятьдесят шестой повернули на восток, удачно проскочили ее и свернули налево на Пятую авеню. Я крикнул Хербу, чтобы он прекратил ползти, как улитка, а он в ответ велел мне выкатываться и идти пешком. Когда мы достигли Восемьдесят шестой улицы, я открыл дверцу еще до полной остановки, выпрыгнул и через авеню побежал к парку.

Билл Дойл стоял там. Вид у этого высокого и худого парня был изможденный, а все из-за того, что он увлекался скачками и доверял прогнозам всяких жуликов.

– Есть новости? – спросил я его.

– Пока нет, я жду здесь, как и было велено.

– Можешь показать куст, за которым прячется Сол, но так, чтобы собака не насторожилась?

– Могу, если он все еще там. Это недалеко.

– Ярдах в ста от них зайди на траву. Они не должны слышать, как мы останавливаемся. Двинули.

Он вошел в парк по мощеной дорожке, я держался следом. Первые шагов тридцать дорожка поднималась, беря вправо. Под фонарем ссорились две парочки, и мы их обошли. Затем дорожка побежала ровно и прямо под нависающими ветвями деревьев. Мы миновали еще один фонарь. Нам навстречу, помахивая тростью, прошагал какой-то мужик. Дорожка свернула налево, пересекла открытое пространство и нырнула в кустарник. Чуть дальше она разветвлялась, и Дойл остановился.