В трубке язвительно рассмеялись:
– Думаешь, мне не поверят?
– Не знаю. Но психика сына мне дороже, чем партбилет.
Гарафеев взял в архиве историю Тиходольской и хотел устроиться с нею в ординаторской, но Витька увидел и прогнал его домой.
Что ж, он зацепил в гастрономе две бутылочки пива, дома сунул их в морозилку, чтобы побыстрее дошли до кондиции, и хотел расположиться на кухне с историей, но вдруг вспомнил вчерашний разговор, и с ним случился переворот сознания. Не то чтобы он резко стал оголтелым защитником прав женщин, но в эту секунду Гарафеев на самом деле понял, почему Соня захотела с ним развестись и что значили ее упреки, что он делает только то, что хочет.
Женщина не может позволить себе такой роскоши. Есть у нее настроение или нет, устала ли она, никого не волнует, в том числе и ее самое. Должен на столе быть обед, и точка. Ну а муж… Годами ходит мимо искрящей розетки, пока не нападет стих, и это всем кажется нормальным. Хотя от электротока умирают вернее, чем от голода.
Советская женщина приучена ломать себя и в мелочах – и в крупном, для нее есть только долг, а делать что хочется это все равно как полететь на луну.
Постоянное насилие над собой развивается в насилие над детьми, и так продолжается эстафета рабства и покорности, когда поколение за поколением бредет в никуда по серому болоту уныния и безнадежности, считая, что в этом и есть подвиг жизни.
Соне удалось прервать эту цепочку, она воспитала Лизу жизнерадостной и свободной девушкой, которая не лентяйка и неряха, а просто здравомыслящий человек с нормальным чувством справедливости.
Эх, Вовка бы еще сподобился понять это, и, желательно, не через двадцать лет грызни, а прямо сейчас.
Но сделать это будет ему непросто, потому что наряду с парадигмой «ты же девочка» существует тезис «я мужик». Что еще вы от меня хотите, когда я уже осчастливил мир, родился с яйцами!
Девочка – мамина помощница, а мальчик – мамина радость.
Парень с пеленок привыкает гордиться тем, в чем нет никакой его заслуги, вот и создаются такие скособоченные семьи, где женщина только дает, а мужчина только получает.
И нечего, кстати, удивляться расцвету антисемитизма. Корни тут одни – выжать максимум из того, чем одарила мать-природа, особенно когда больше гордиться нечем. И его собственная дворянская спесь, пусть совсем легонькая, тихая, но тоже из той же оперы. Смотрите, мужики, из какой я семьи вышел, стало быть, я априори круче вас.
И недовольство, диссидентство, все эти кухонные посиделки в конце концов тоже растут из немытой посуды. Мальчики привыкают, что для удовлетворения своих прихотей надо просто открыть пошире рот, но вот они взрослеют, рот открывается все шире и шире, а падает туда все меньше и меньше. Как же так? Я же такой хороший, я мужик, в конце концов, а на меня за это не проливается манна небесная, непонятно почему. Ну и система! Ну и строй на дворе!
Гарафеев вспомнил, как пару лет назад Соне заказали научно-популярную статью о том, что жизнь в капиталистическом обществе – это стресс. Жена согласилась, стресс так стресс, и написала бодренькое эссе, что неуверенность в завтрашнем дне и постоянная борьба за кусок хлеба изматывают человека и делают его больным. Гарафеев тогда пролистал литературу, которой пользовалась жена, и пришел немного к другому выводу. Если жизнь при капитализме – стресс, то жизнь при социализме – дистресс.