К восьми часам вечера Александр Ташков прибыл на Петровку с докладом о результатах оперативной установки.

— Вот это номер, — протянул полковник Гордеев, выслушав его. — Никогда бы не подумал. Все, что угодно, только не это. Может, случайное совпадение?

— Нет, Виктор Алексеевич, — вмешалась Настя, которая сидела тут же, в кабинете Гордеева, — это не совпадение. Конечно, это совершенно неожиданно, но зато многое объясняет. Да не многое, а практически все.

Львовские коллеги Ташкова сработали на совесть, но то, что им удалось узнать, несколько обескураживало. Пассажира, вылетевшего из Москвы во Львов, встретили и проводили до места, но место это оказалось усадьбой детского дома, расположенной в Карпатах. Детский дом в связи с нехваткой бюджетных средств долгое время приходил в упадок, и наконец в прошлом году его просто закрыли, распределив оставшихся малышей до другим детским домам, а усадьбу кто-то взял в аренду. И что там теперь находится, никто не знал. Вернее, кто-то наверняка знал, но молчал.

Понаблюдав за усадьбой, украинские оперативники обнаружили мощную охрану и сделали вывод о полной невозможности проникнуть за ворота мирным путем. О чем и сообщили Александру Ташкову.

— Сашко, тут надо выходить на государственный уровень, — сказали они, — сами мы ничего не сделаем. Тот, кто взял усадьбу в аренду, должен был давать огромные взятки, и те чиновники, которые эти взятки брали, за красивые очи нам ничего не скажут. А если и скажут, то, во-первых, наврут, а во-вторых, информация сразу же утечет к арендаторам. Тебе это надо?

Ташкову «этого» было не надо. И он решил вылететь во Львов, чтобы посмотреть на месте, что можно сделать. Но перед отъездом он встретился с Зоей Смирнягиной и рассказал ей о докторе Волохове. Он ощущал почти физическую боль от каждого сказанного им слова и видел, как тяжело Зое, но не считал себя вправе скрывать от нее правду.

— Что же, ребенок, которого я рожу, будет не человеком? — тихо спросила Зоя, когда Ташков умолк.

— Да нет же, Зоенька, он будет человеком, но... Вероятно, не совсем обычным.

— Я не хочу, — покачала она головой. — Я не хочу его рожать.

— Не говори глупости, у тебя уже большой срок для аборта. Ни один врач не возьмется.

— Можно сделать искусственные роды. Я придумаю что-нибудь, поговорю с врачами. Я не буду рожать этого ребенка. Господи, ну почему это должно было случиться именно со мной! Родители так радовались, что у них наконец будет внук, хоть под конец жизни хотели с малышом повозиться. Что я им теперь скажу? Что они зря радовались? Что их дочь связалась с негодяем и проходимцем? Им-то за что такой удар. Какая я дура, Саша, какая дура, что поверила. Выходит, Валерий Васильевич меня совсем не любил, да?

— Погоди, Зоя, не надо так резко, — ласково сказал Ташков. — Доктор Волохов — это одна песня, а твой ребенок — совсем другая, не надо валить все в одну кучу. Да, Волохов негодяй, но ребенок-то при чем? Ты должна его родить и воспитывать, одно к другому касательства не имеет.

— Я не смогу, Саша, я все время буду думать о том, что он не настоящий. Искусственный. Это грех — делать искусственных людей, большой грех.