Двое ближайших ко мне воинов метнули на меня сеть. Чёрт! Вот уж чего не ожидал! Я успел выхватить поясной нож – сабля слишком длинна, в тесноте ей не развернуться, – стал резать сетку. Но мне не удалось перерезать даже верёвку. Один из воинов махнул рукой, и на голову опустился кистень. Свет померк.

Очнулся я на телеге, связанным. Телегу немилосердно трясло на корнях деревьев. Рядом ехали верховые воины, лениво переговаривались, пили вино из баклажек.

Послышался разговор, я прислушался.

– Купец, ты же говорил, что он берсерк, даже десятерых мало, чтобы его живым взять, а мы его спеленали, как младенца – и никто не ранен, даже мечи не доставали. Тюфяк он, твой знакомец, а не берсерк.

Воины вокруг презрительно засмеялись. Авдей вмешался:

– А чья идея в лес его заманить да сеть накинуть? Ничего мечами бы вы не сделали, все бы полегли, я его в бою видел – не приведи Господь врагом его оказаться.

– Так чего же ты его взять решился?

– Кто вам приказал мне помогать?

– Известно кто – Адашев, государев дьяк.

– Вот и мне он же! Кабы не он – не видать бы вам Юрия, как своих ушей. Не по сердцу мне – он меня из плена освободил, да своя рубаха ближе к телу.

Воины незлобиво засмеялись. Пока они разговаривали, я чувствовал в разговоре какую-то странность. Голова после удара кистенём варит туго. Вот что странно – воины не «окают», как новгородцы, а «акают», растягивая слова, как московиты. Неуж Адашев людей из Москвы прислал по мою душу? Никак побитых опричников простить не может, или это царь Иван Адашеву приказал? А для меня – не один ли чёрт? Доедут сейчас до Новгорода, замотают в рогожу, перекинут на корабль, да отойдут от пристани тихонько, а там через три недели и Москва. Ну, Авдей, сука, я его другом считал, а он змеёй подколодной оказался – предал и продал, заманил хитро, засаду поставил. Всё продумал – даже сеть, чтобы я саблю выхватить не успел. Не веселились бы сейчас, без голов в ельнике лежали. В смекалке Авдею не откажешь – даже подводу предусмотрел с холопом. А ты, умник с высшим образованием – и не заподозрил ничего, дал себя обвести, как пацанёнка.

Чтобы никто не понял, что я пришёл в себя, я осторожно приоткрыл один глаз, попытался понять, где я. Слева, вдалеке мелькнула деревенька. Так мы уже недалеко от города, на телеге – час хода. Может, и меньше. Кровь закипала в жилах.

«Предатель, меня – как младенца вокруг пальца обвёл!» Ярость и ненависть – вот всё, что я чувствовал, и ещё – жажду отмщения. Я почувствовал прилив сил, и время для меня ускорилось. Легко, словно нитки, я разорвал сетку и стягивающие руки и ноги верёвки, вскочил на телегу, прыгнул на лошадь ближайшего ко мне воина, вырвал из ножен поясной нож – острый, длинный, и перерезал ему глотку. Снова бросок на телегу – там лежит привычная мне сабля – выхватил её из ножен и вихрем прошёлся среди конных. Только вжикала сабля, делая своё смертоносное дело. Все сидели в сёдлах, как замороженные, ближайшая лошадь подняла ногу и всё не могла опустить копыто на землю.

Я ещё раз пробежался по конвою. Все уже убиты, только никто этого ещё не понял – все сидят в сёдлах, губы растянуты в улыбке. Авдея и его холопа я не стал убивать. Холоп здесь ни при чём, а с Авдеем мне хотелось поговорить, посмотреть ему в глаза.