Она улыбнулась мне.

— Конечно, убила. Я убиваю всех священников.

— Она убила священника, господин, — сказал я Альфреду.

Тот содрогнулся.

— Выведи ее наружу, — приказал он Стеапе, — и хорошо охраняй. — Потом поднял руку. — Она не должна быть изнасилована!

Он подождал, пока выведут Скади, потом посмотрел на меня.

— Добро пожаловать, господин Утред. Добро пожаловать — тебе и твоим людям. Но я надеялся, что ты приведешь отряд побольше.

— Я привел достаточно воинов, господин король.

— Достаточно для чего? — спросил епископ Ассер.

Я взглянул на этого коротышку. Он стал епископом, но все еще носил монашескую рясу, плотно подпоясанную на тощей талии. У него было лицо, похожее на морду изголодавшейся козы, бледно-зеленые глаза и тонкие губы. Половину жизни он провел в родных валлийских пустошах, а вторую половину нашептывал ядовитые ханжеские слова на ухо Альфреду. И вдвоем они составили кодекс законов для Уэссекса. Для меня было и развлечением, и делом чести нарушить каждый из этих законов, прежде чем умрет король или валлийский коротышка.

— Достаточно, — проговорил я, — чтобы разорвать Харальда и его людей в кровавые клочья.

Этельфлэд улыбнулась, услышав это. Из всей семьи Альфреда только она была моим другом. Я не видел ее четыре года, и теперь она стала куда тоньше, чем прежде. Всего год или два как ей минуло двадцать, но она казалась старше и печальнее своих лет, однако волосы ее по-прежнему были сияющим золотом, а глаза — голубыми, как летнее небо.

Я подмигнул ей, в том числе для того, чтобы позлить ее супруга, моего кузена, который немедленно заглотил наживку и возмущенно фыркнул.

— Если бы Харальда было так легко уничтожить, — сказал Этельред, — мы бы уже это сделали.

— Как? — спросил я. — Наблюдая за ним с холмов?

Этельред скорчил гримасу.

В обычной ситуации он начал бы со мной спорить, потому что был задиристым и гордым, но сейчас он казался слишком изможденным. Он страдал от какой-то болезни, но никто не знал, что это за болезнь. Она делала его усталым и слабым. Я понял, что сегодня один из тех дней, когда он чувствует себя плохо.

Этельреду в тот год, наверное, было лет сорок, и его рыжие волосы начали белеть на висках.

— Харальда следовало бы убить еще несколько недель назад, — насмешливо бросил я ему.

— Довольно!

Альфред хлопнул по подлокотнику кресла, испугав сокола в кожаном колпачке — птица примостилась на аналое рядом с алтарем. Сокол захлопал крыльями, но путы на ногах прочно его держали.

Альфред поморщился. Его лицо сказало мне о том, что я и без того хорошо знал — он нуждается во мне и не хочет во мне нуждаться.

— Мы не могли атаковать Харальда, — терпеливо объяснил он, — пока Хэстен угрожал нашему северному флангу.

— Хэстен не смог бы угрожать даже мокрому щенку, — сказал я. — Он слишком боится поражения.

В тот день я был высокомерен; высокомерен и самоуверен, потому что порой людям нужно видеть высокомерие. Собравшиеся здесь провели много дней, споря о том, что следует делать, и, в конце концов, не сделали ничего. И все это время силы Харальда множились у них в головах, пока они не убедили себя, что враг непобедим.