И действительно, однажды во вторник, в семнадцать тридцать, пенитенциарий задержался в Сикстинской капелле вместе с последней группой посетителей. Пока те восхищались фресками, он внимательно следил за передвижениями охранников.

Когда смотрители пригласили туристов на выход, поскольку музеи Ватикана закрывались, Маркус отделился от группы и скользнул в боковой коридор. Оттуда спустился по служебной лестнице во Двор Пинии. Он и в предыдущие дни посещал музеи Ватикана, но в действительности проводил рекогносцировку, особенно обращая внимание на то, как расположены камеры видеонаблюдения, работающие по всему периметру.

В системе слежения он обнаружил лакуны, благодаря чему благополучно прошел в сады.

Весеннее солнце опускалось не спеша, но скоро стемнеет. Он спрятался за изгородью из кустов самшита и стал ждать. Вспоминал, как они пришли сюда в первый раз вместе с Клементе: на всей территории объявили что-то вроде карантина, чтобы они могли беспрепятственно пройти по парку.

Кто воплотил в жизнь этот замысел, на первый взгляд неосуществимый? Естественно, Эрриага. Но почему потом никто из высшего клира и пальцем не пошевелил, чтобы помочь Маркусу довести до конца расследование смерти монахини?

Налицо явное противоречие.

Кардинал мог бы все дело похоронить в молчании, но он захотел, чтобы пенитенциарий увидел, а главное, узнал.

Когда стемнело, Маркус вышел из укрытия и направился в ту единственную часть садов, где деревья, кусты и травы могли разрастаться привольно.

Лес, раскинувшийся на два гектара, куда садовники заходили только затем, чтобы собрать сухие ветки.

Придя на место, Маркус включил маленький фонарик, который всегда носил с собой, и попытался вспомнить, где был обнаружен труп монахини. Узнал место, которое три года назад было огорожено желтой лентой жандармерии. Зло – это измерение, напомнил он себе, хорошо зная, что нужно делать.

Искать аномалии.

Для этого нужно вызвать в памяти то, что случилось в тот день в присутствии Клементе.

Человеческий торс.

Обнаженный. Он тогда сразу вспомнил Бельведерский торс, гигантскую, изувеченную временем статую Геркулеса, хранящуюся в музеях Ватикана. Но монахиню зверски убили. Кто-то отрубил ей голову, ноги и руки. Части тела были разбросаны на расстоянии нескольких метров, вместе с лоскутами темной одежды.

Нет, не «кто-то».

– Корнелиус Ван Бурен. – Теперь он наконец-то мог в этом месте произнести имя виновного.

Убийство зверское. Но в замысле была своя логика. Дьявол знал, как ему передвигаться внутри этих стен. Изучил местность, процедуры контроля, сумел обмануть охрану, как недавно он сам.

– Кто бы это ни сделал, он явился извне, – сказал Клементе.

– Откуда тебе это известно?

– Мы знаем его в лицо. Тело лежит здесь по меньшей мере восемь-десять часов. Этим утром, очень рано, камеры видеонаблюдения зафиксировали в зоне садов подозрительного человека. Он был одет как служитель, но, похоже, униформа украдена.

– Почему «он»?

– Сам посмотри.

Клементе показал ему распечатку фотограммы с видеозаписи. На остановленном кадре – человек, одетый в форму садовника, лицо частично скрыто под козырьком кепки. Европеоидной расы, возраст неопределенный, но, скорее всего, за пятьдесят. Серая сумка через плечо, на дне – пятно более темного оттенка.