Сон его был глубок, и никакие сновидения его не тревожили.

Интермедия. Ксения

Удачный день. Была в «Достыке», украшала свидание местных деловых с каким-то бизнесменом из Японии. Деловые сняли зальчик, расписанный под гарем персидского шаха: кусты роз между увитых плющем павильончиков, лани и олени с кроткими глазами, бассейн с фонтанами, а у бассейна – нагие девушки: одна поет, другая играет на флейте, а остальные пляшут. Красиво! Ксения тоже плясала – танец живота, фламенко и еще один испанский, с кастаньетами. Японцу понравилось. Не старый японец, лет сорока, а выглядит еще моложе. Возраст свой он Ксении на пальцах показал и попросил перевести, что восхищен русскими девушками, и что жены у него нет. Ну, это уже лишнее. Есть жена, нет жены… Какое ей, Ксении, дело?

Когда приехали в «Тулпар» и в номер поднялись, он был с ней очень нежен, шептал на английском и по-своему какие-то слова, которых Ксения не понимала, а по-русски знал только одно ласковое – дологая. Ну, и то хорошо… Рассчитался щедро, не скупясь, но не долларами, а таньга и иенами. Керим, получивший свое с деловых, скривил губы, но иены взял, прикинул курс, довольно осклабился и оставил ей таньга. Потом, опять усмехнувшись, сказал, что завтра-послезавтра отправит Ксению, Иру, Зойку и Веруню в горы отдохнуть. Не только, правда, отдохнуть, а еще и поработать на уважаемого человека, эмира, который настоящей крепостью владеет и городком Кара-Суук. Тихое место, отдаленное, и потому эмиру скучно. А сам он еще молодой и сильный, так что четыре наташки будут ему в самый раз, на ночь хватит, а то и на две.

Ксения выслушала и пожала плечами. Сегодня японец, завтра – эмир, послезавтра – араб или турок из чеченских наймитов, а там кто-нибудь другой… Не все ли равно?

Ата-Армут, 11 мая, утро,

день, вечер

Утром тучи надвинулись с гор и хлынул яростный весенний ливень. Небо потемнело, тяжелые капли дождя забарабанили в оконные стекла, потоки воды с шипением обрушились на землю, прибивая пыль, смывая ее с крыш и стен домов, с мостовых и тротуаров, с деревьев и пугливо замерших у обочин машин. Забурлили арыки, сверкнула молния, в небесах грохнуло, и Каргин проснулся. Проснулся легко, чувствуя себя отдохнувшим и переполненным энергией, словно буйство небесных стихий поделилось с ним своей силой и мощью.

Он вышел в гостиную. Перфильев уже поднялся, залез в душевую, возился там и что-то напевал впол-голоса – видимо, и у него настроение было отличным. Каргин помахал руками для разминки, поприседал, сделал мостик, потом включил телевизор и сел в позу лотоса.

Передавали последние известия, на три четверти посвященные деяниям туран-баши. Выглядел он импозантно – благообразный пожилой мужчина со смуглым, еще не обрюзгшим лицом, снежной сединой и мудрым отеческим взглядом. Его демонстрировали во всех ракурсах и позах, в самых различных обстоятельствах: речь президента в Курултае, президент на заседании в Диван-ханэ, президент открывает выставку художественной конской упряжи и сбруи, президент с народом, президент среди доблестных туранских воинов, президент с послами зарубежных держав. В заключение – президент на фестивале, где некая черноволосая девица, сверкая огненными взорами, читала посвященные ему стихи. Стихи были на русском – вероятно, для местных поэтов не являлось тайной, что с родным языком у президента проблемы.